И он не врал. Его в академию приняли в девять с половиной, а Алькору несколько месяцев назад исполнилось восемь. То, что в друге просыпалась способность к управлению магией он понимал ее в детстве, когда сам только учился ее ощущать. Главное развить эту способность до того уровня, что можно было бы продемонстрировать его. Тогда они всегда были бы вместе. Времени у них месяц до Серата, потом еще несколько дней, чтобы рассказать нужным людям и подготовка к самому обучению. Жаль, что оно начиналось лишь в последний месяц лета.

— Будь уверен, я справлюсь, — уверенно сказал Алькор и посмотрел куда-то в сторону. Усмехнулся и, немного замедлившись, поравнялся с Вереском. — Как думаешь, дорогой, если мы после службы придем сюда и приготовим кролика на костре, нам сильно попадет?

— Только если нас увидят, — лукаво улыбнулся в ответ Вереск, хотя не желал становиться причиной смерти невинного животного. Это полностью противоречивого его способностям. Но с Алькором легче было согласиться, чем спорить.

***

— Какой он идиот.

Вереск на его слова лишь недовольно скривился. Он ненавидел, когда Алькор ругался, но сейчас был готов согласиться. Ара действительно был человеком, может и одаренный умом, но очень ленивый и падкий на красивых девушек. В оружии ничего не понимал, поэтому, наверное, и продал юному Алькору кинжал, от которого чувствовались отголоски холодной, древней магии. В академии такие артефакты тоже присутствовали, но они тщательно охранялись и всегда находились за толстым стеклом.

Такая магия медленно разрушала. Люди уже давно не управляли настолько сырой энергией, почти первозданной, которая даровала жизнь или смерть. Третьего не дано. Сейчас же энергия уже распространилась по земле, впиталась в деревья и здания, стала более легкой и осязаемой. Не рвала человека на части изнутри, а мягко наполняла и переходила в другие места по чужому велению.

— Но у меня есть этот кинжал! — радостно сказал Алькор и сжал в руках ножны с выпуклыми узорами.

— Зачем он тебе? Ты ведь так и не сказал мне о своей задумке, — обиженно спросил Вереск. Друг от него обычно ничего не скрывал и всегда говорил обо всем прямо. Но в последнее время он что-то недоговаривал, увиливал от ответа или вовсе лишь загадочно улыбался.

Это Вереску не нравилось. Складывалось ощущение, что он что-то натворил или их отношения менялись. Но менять ему ничего не хотелось. Неужели и Алькор его бросит? Как родители после года жизни, просто откажется и переключиться на кого-то более интересного. Неожиданно кто-то с силой потянул его в сторону и притиснул к горячей, но еще костлявой груди.

Они так и замерли посреди тропинки. Вдалеке уже виднелись купола приюта, но Алькор не шел, крепко обнимая, а Вереск наслаждался. Он чувствовал чужое сердцебиение и потоки, такие же холодные, как металл ножен, прижимающихся к его позвоночнику.

— Ненавижу, когда ты что-то себе придумываешь и не оставляешь мне места для объяснения. Дорогой, ты дороже всего на свете для меня, и ты знаешь об этом. Я не могу тебе ничего рассказать, потому что не знаю. Не хочу обнадеживаться. Поэтому пусть пока будет планами.

Вереск недовольно скривился, но тему дальше не развивал. Лишь обнял его в ответ, зарывшись лицом в волосы за ухом. Сейчас он был чуть выше Алькора, что последнего сильно раздражало, поэтому они иногда спорили, но дальше пустых ворчаний и косых взглядов никогда не заходило. Алькор никогда не поднимал на него руку и не направлял оружие. Он всегда охранял спину и защищал, даже когда Вереску это не нужно было. Слишком дороги ему эти отношения, поэтому Вереск почти всегда отступал, доверял и не спрашивал. Все равно рано или поздно расскажет.

Постояв так еще некоторое время, они отошли друг от друга. Алькор спрятал кинжал в сумке Вереска и усмехнулся широко, когда заметил недовольный взгляд в ответ. До приюта они шли медленно и почти не разговаривали. Им сейчас редко требовались слова. Все было сказано еще в самом начале, когда их заперли в одной комнате в качестве наказания, когда представили, как новых сирот. Вереск тогда кричал много, избегал его и сопротивлялся любым проявлениям заинтересованности. Да и сам Алькор сильно не проявлял инициативы, лишь кривился и говорил, что он слишком шумный.

Много было ссор, криков, которые полностью исчезли к новому году. Тогда уже он сам постоянно искал светлую макушку, волновался, когда тот задерживался и выгораживал, если в приюте происходило что-то. Алькор же проявлял свою заботу своеобразно. Они ходили только вместе, всегда садились рядом, он защищал Вереска и прогонял людей, которым тот приглядывался. Поэтому они оба до сих пор жили в приюте.

— Где вы гуляли?!

У воспитательницы очень высокий и противный голос, который превращался в писк, стоило ей разозлиться. Она смотрела хмуро, заправляла волоски в тугую косу за спиной и иногда, когда настроение у нее было очень хорошим, поигрывала в руке линейкой. Поначалу все думали, что она жена смотрителя, но потом выяснилось, что смотритель хранил целибат, а воспитательница просто фанатична.