Лотти по-настоящему любила и восхищалась сестрой, желая быть похожей на нее во всем. Любила безмерно, но не понимала и не принимала покладистости Теры, ее постоянного спокойствия и легкого равнодушия. Когда-то ей даже казалось, что у сестры отсутствовало собственное мнение, ведь та была послушной девочкой, которая безропотно ходила вслед за строгой матерью на уроки фортепиано и чтения. И это усиливалось с каждым годом, перерастая в раздражение, злость, ненависть. Лотти не любила, когда, приходя в слезах ища утешения, получала от сестры лишь слабую улыбку и слова о том, что родителям виднее. Ненавидела отсутствие поддержки со стороны Теры, но всегда понимала ее и поддерживала. Любила.

— Жемчуг никогда не выйдет из моды, милая моя, — поцокала языком Дина и промокнула белоснежной, хрустящей салфеткой губы. Алая помада отпечаталась на ткани, отчего Тера невольно скривилась. — Он любит ловить золото своим перламутровым боком.

Не стоит возносить в лик святых обычных людей, ведущих праздный образ жизни, дорогая Дина.

— Однако для ловли золота нужно солнце, а сейчас… — скучающим тоном проговорила Тера и посмотрела в окно. Еще утром небо было бледно голубым с редкими, сизыми облаками, а сейчас густые, ватные тучи, количество которых увеличивалось на глазах, наливаются чернотой. Картина за окном представляет собой кадр из немого кино: краски блеклые, высокие ели окрасились в темно-серые тона, а завывающий ветер переносил мелкие дождевые капли и стучал по окнам. — Сейчас за окном дождь собирается.

Дина вскинула тонкие бровки, непонимающе посмотрела в окно с массивными ставнями из красного дерева. Заметив серость за стеклом и черные тучи, она поджала криво накрашенные губы, с которых уже смазалась помада. Комната погрузилась в тишину, которую прерывал лишь свист ветра, трепет стекла и мигающий свет лампы под потолком, которую включила Марта. Неожиданно Дина цокнула языком и потянулась к небольшой сумочке из черной кожи, имеющей форму прямоугольника и большую золотую бляшку.

— Думаю, нам следует откланяться.

Дина достала круглое, небольшое зеркальце и аккуратно накрасила губы алой помадой. Перекрывая неровные очертания густым, красным цветом, который поблескивает в светел лампы, она придирчиво осматривала прическу, макияж и украшения.

Прошу, не оставляйте меня наедине с ними. Не уходите.

— Хорошо, я вас провожу, — через некоторое время ответила Тера и дрожащими руками погладила подол изумрудного платья. Отпускать подругу и младшую сестру не хотелось, как и не хотелось вновь быть один на один с Освальдом.

Тера встала, поправляя длинные рукава с белоснежными кружевами. Изумрудное. Тера ненавидела зеленые тона, предпочитая им алые или черные, однако Освальд настоял, как настоял и на легком платье с множеством переливающихся страз, которое оголяло круглые колени и острые локти. Как и раньше, она не принадлежала себе, лишь выполняла пожелания и следовала тенью сначала за матерью, а теперь за мужем. С одной стороны, ей удобно быть тенью, а с другой постоянно выполнять чужие поручения больше не хотелось.

Однако Освальд выйти из тени не позволит.

Тера прошла через открытую Мартой дверь и пошла по длинным коридорам. Цокот каблуков черных туфелек заглушал изумрудный ковер с низким ворсом и золотой вышивкой по краям. На невысоких стеллажах стояли хрупкие вазы с пышными цветами, на стенах наравне с подсвечниками висели картины, которые можно рассматривать часами. Порой Тера стояла напротив них и смотрела, изучала каждую трещинку и мазок, а потом, повинуясь зову слуг, шла к пришедшему из лаборатории супругу.

Они вышли и оказались в просторном коридоре с деревянной лестницей и резными перилами, уходящими на второй этаж. Когда они подходили к выходу из особняка, Тера вздрогнула всем телом, почувствовав, как кто-то схватил ее за руку. Она обернулась, непонимающе смотря на сестру.

— Что-то случилось? — поинтересовалась Тера и вскинула бровь. Она посмотрела на Дину, стоявшую рядом с бюстом безымянного ученого, которого Освальд боготворил и пылинки сдувал, потом вновь на Лотти.

— Если хочешь, я могу остаться. У вас комнат много, матушка поймет и злиться точно не будет, — приглушенно проговорила Лотти и подошла ближе. От нее пахло чем-то приторно сладким, будто множество карамелек смешали с ирисами. Совершенно детский аромат, который подходил непосредственной Лотти как никогда лучше. И сейчас этот человек стоял напротив, готовый защитить, отразить удар, однако Тера уже давно смирилась и не хотела впутывать в дела своей семьи сестру.

— Не стоит, я справлюсь.

Нет. Не справлюсь. Прошу, не уезжай.

— Ты уверена? — скептически поинтересовалась Лотти и подошла почти вплотную. Она теплая, почти горячая и по-домашнему родная. Наверное, этого Тере и не хватало все это время, весь месяц, который прошел со дня свадьбы, не хватало заботы, тепла и запаха карамели с табаком, который курил отец.