Их комната оказалась маленькой и необустроенной. Две узкие кровати с желтыми пятнами на матрасах, постельное белье, которое выглядело совсем не чистым и комод. Кровати расправлены, а значит они спали или спала только пятая, что вероятнее всего. Вопрос о том, что делала девятая в таверне в такое время оставался открытым, но это уже были не его проблемы. Поэтому он еще раз осмотрелся и сел на край кровати, где лежало скомканное одеяло. Сестры сели напротив. Пятая тихо упрекала девятую в легкомыслии, дергала за ткань плаща, намекая на то, что его лучше снять. Та быстро подчинилась, наверное, боялась злости, положила плащ на комод и вернулась на место, смотря на них исподлобья.

− Так… вы знакомы? — неуверенно спросила она.

Первый вновь фыркнул, закатывая глаза. Но за него ответила пятая.

− Перед тобой сидит первый брат восточного храма. Наши храмы долгое время сотрудничали, да и мы несколько раз встречались. Девятая, это первый брат, он ушел несколько лет назад из своего храма.

− Я возвращаюсь, − неожиданно ответил первый, спокойно вынося разговоры о себе. Он не заметил, как пятая вскинулась, посмотрела на него непонимающе, с толикой какой-то надежды. Девятая с подозрением посмотрела на сестру, потом на брата и не успела задать вопрос, потому что тот продолжил. — Меня здесь больше ничего не держит. Поэтому я возвращаюсь обратно. Но, что наиболее важно: что вы делаете вне храма?

Последний вопрос он задал недовольно, скрестил руки на груди и посмотрел так хмуро, что девятая невольно сжалась. Прижалась боком к сестре, ища у нее защиты, пусть это и выглядело немного глупо. Пятая тоже выглядела смущенно, взгляд отводила и, наверное, все же пыталась как-то объяснить, рассказать, но молчала.

− Мы пошли в долину плачущих деревьев, − тихо и неуверенно ответила девятая. Зашипела недовольно, когда почувствовала боль от тычка в ребра. Брат тоже выглядел недовольным и сурово смотрел на стушевавшуюся пятую.

− Вы сошли с ума.

Пятая улыбнулась неуверенно, немного смущенно. Она и сама понимала, что их задумка, точнее задумка девятой, сумасшедшая и почти невыполнимая. Но оставлять сестру одну не хотелось. Пятая и так уже знала, что до долины дойдет лишь одна из них. Слушая недовольное бормотание первого, который навевал воспоминания и порождал тепло в груди, она глушила в себе радость. Поэтому по-прежнему улыбалась смущенно, вжимая голову в плечи.

− Сейчас и так неспокойно в мире. Все готовятся к пришествию. Да и… − неуверенно начал брат, стуча пальцами по колену. Посмотрел быстро на сестер, вновь задумался, останавливая взгляд на свече. Вздохнул тяжело, как-то недовольно. — Появилось странное, новое пророчество.

− Неужели торговцы вновь воруют видящих? — ужаснулась пятая и невольно прижала к себе сестру. Прижала так сильно и неожиданно, что та пискнула от удивления.

− Нет, − первый покачал головой. — В пророчестве говориться о рождении нового героя, вылепленного из боли, стали и благородства. Только он победит нового монстра рядом с горами.

Девятая слушала его, о пророчестве и вспоминала свое недавнее видение. Белоснежные волосы, железная кольчуга и окровавленный меч. Монстр. Пятая тоже закатила глаза, когда услышала про монстра, о котором говорили почти все. И обе сестры в опасность нового существа, почти человека, не верили. Да и эпоха рыцарей уже давно прошла, поэтому герои просто странно звучали в контексте их жизни.

Говорили они долго. Девятая лежала у холодной стены, смотрела на них сквозь полуприкрытые веки, прислушивалась к их монотонному, успокаивающему голосу. Постепенно она уснула, не дослушала и не обратила внимание на то, как они сели на одну крова и говорили, пока не потухла свеча.

Проснулась девятая на рассвете и поначалу не поняла, что происходило. Сонно посмотрела по сторонам, на пятую, которая трясла ее за плечи и кивала в сторону двери. Уже через некоторое время они вышли из дома, скрывая лица в тени от капюшонов, оставляя в комнате досыпать брата, который так и не ушел.

Илзе проснулся рано.

Скорее всего рано, потому что Катарина лежала под одним с ним одеялом, прижималась плотно и обнимала. Было жарко и неловко, от позы уже затекли руки с ногами и неприятно ныли колени. Еще рубашка неприятно липла к потной спине. На самом деле утро начиналось хорошо: его никто не подгонял, не смотрел надменно и непонимающе, вокруг царил уют и сытость. Да, теперь он всегда сыт, одевался хорошо и спал в собственной комнате на собственной кровати. Но это не отменяло того, что его настроение уже было скверным.

От чужого тела, которое воспринималось раскаленной, твердой печкой, настроение портилось. Сразу появлялось множество чувств, которые Илзе отгонял от себя и никогда о них серьезно не задумывался. В его жизни и так много вопросов. От них уже болела голова, появлялись новые вопросы, проблемы и становилось до тошноты плохо.

Поэтому он не думал. Плыл по течению, впрочем, как и всегда.