ся старец. — Теперь вот што, Вепрев. Как ты мое Время красть учудил, будет тебе кара. — Да отдам я ваше гребаное время, подавитесь! — внезапно пробило Шурика, которому надоел весь этот балаган, — нате, берите! — и он протянул стакан старцу. — А подруга твоя, она как? — ехидно поинтересовался бородач. — Так и пойдет на зону фефелой? Шурик мигом скис, вспомнив о Машке. В самом деле, не ходить же ей теперь весь свой век в этих самых Примитивах! И чем еще в милиции кончится — больш-о-о-о-ой вопрос. Крутой нрав ментов экс-математик знал не понаслышке. — Ладно, че от меня-то требуется? — мрачно спросил он старикашку. — А ты, паря, молодец, — одобрительно сказал бородатый, — секешь фишку. Значицца, вот что я решил. Щас ты моего отпрыска возьмешь, и отправитесь с ним на пару в ваш мир. Ты у него вроде как проводник будешь. — Шта!? — взвизгнул Патлатый, — Куда это вы меня, Папик? Опять с этими говнюками вожжаться? Да пошли эти уроды на хуй!!! Женщина на соседнем троне попыталась заступиться за Патлатого: — Ахти, батюшка, пошто суровенек так-то? Ить он дитя еще малое, неразумное! — Сказано — сделано, — жестко отрезал старец, — развеется малость, да и хоть какой прок с него будет. А то ишь, обширялся уже наскрозь, живого места нет! Старикашка задрал свободный рукав балахона, в который был одет Патлатый, и Вепрев увидел на его руке длинную дорожку следов от уколов в вену, какие бывают у отпетых наркоманов. — Это — што? На «крокодил» подсел?! Ну, погоди! С этими словами папик хлопнул в ладони, и тотчас облезлая дверь за его спиной со скрипом растворилась. Из нее, в обнимку, пошатываясь, вышли двое здоровенных мужиков в белых балахонах, из под которых за спинами торчали белоснежные крылья. — Опять нажрались, сссскаты! — взревел старец, грозя парочке волосатым кулаком — ужо погодите, доберусь я до вас! — И вовсе напраслину возводите, вашличство, — промычал тот, что был чуточку трезвее, — тока саму капельку приняли с устатку, для аппетиту… — Ну, ин ладно, с этим опосля, — смилостивился старикашка, — а щас вот што. Возьмите-ка вот этого лоха, — старец своей бородой-веником указал на Шурика, — да и придурка моего, — он кивнул на патлатого, — и отправьте обоих во Врата. Тока нежнее, нежнее, ясно? — Усе ясн, бут сделн! — хором отчеканили моментально протрезвевшие мужики, и, не задерживаясь ни секунды, подошли к Патлатому. — Не хочу! — пронзительно заверещал тот, — не надо! Папик, простите меня! Я исправлюсь! На аптеку перейду!!! Однако Папик только непреклонно насупил кустистые брови, и кивнул экзекуторам. Те, не обращая внимания на вопли, схватили Богова Сына за руки и за ноги, и принялись раскачивать. На счет «три» они умело швырнули Патлатого в дыру, и тот, издавая отчаянный визг, от которого у Шурика заложило уши, описал изящную параболу и шлепнулся в ревущий поток Времени. Тотчас же его барахтающееся тело засосало водоворотом, и с отчаянным воплем «не надаааа!!!» Патлатый исчез мутной жидкости. — А теперь твой черед, Вепрев, — заявил старец, — не робей, выплывешь аккурат дома. Да, и стакан свой не разлей, — ехидно добавил он, подмигнув Вепреву, а затем повернулся к мужикам, и кивнул. Те вразвалочку направились к дворнику. Шурик окаменел от страха, его ноги стали как ватные, и он не в силах был сделать ни шагу, а только испуганно таращился на мужиков. Те же, привычно схватив экс-математика за руки и за ноги, стали раскачивать бессильное тело. Вепрев изнеможенно молчал, только почему-то упорно смотрел на свой стакан, а в уголке его угасающего сознания тупо билась единственная мысль: «почему он не проливается?». Вдруг он почувствовал, что его тело резко взмыло в воздух и понеслось в страшную яму, на дне которой ревел водоворот… sss …еще один разлегся, — прозвучал в ушах злой голос, и кто-то больно стукнул Шурика по ребрам, — эй, ты, алкота! Вали отсюда! Шурик открыл глаза и увидел свинцовое Питерское небо, и тут же в уши ему ворвался знакомый уличный шум — голоса людей, рев моторов, шуршание шин автомобилей, грохот трамваев. Прямо над ним нависала хмурая ряшка в милицейской фуражке. — Вали отсюда, — повторил мент. — И кореша своего забирай. Вепрев тупо заморгал, и с трудом принял сидячее положение. С изумлением он увидел, что находится на Среднем проспекте, как раз напротив станции метро Василеостровская. Вокруг было полно спешащего народа, и все люди, проходившие мимо, аккуратно обходили тело Вепрева стороной. Шурик повернул голову, и увидел слева от себя навзничь распростертого Патлатого все в том же белом бурнусе и веночком на голове. Он лежал, тычком уткнув рыло как раз в обширную лужу, в которой плавали окурки, а задравшиеся рукава бурнуса не скрывали рук с исколотыми венами. Напротив стоял мент, недвусмысленно покачивая дубинкой, и мрачно глядя на нарушителей. — Давай, давай, — поторопил блюститель порядка. Шурик, кряхтя, поднялся на ноги, и только тут с тупым удивлением обнаружил, что все еще держит в руке полный стакан Времени, в который, правда, кто-то успел кинуть несколько монет. Вепрев наклонился к Патлатому, и потрогал за плечо. Тот резко дернулся, перевернулся на спину, и вскочил, словно чертик из шкатулки. — Что? Уже? — воскликнул он визгливым голосом. — Опять все сначала? Фи! Как пОшло! Пошли отсюда! Да, да, пошли! Я должен выполнить свою миссию! — с этими словами он схватил Шурика за рукав и повлек его по улице под тяжелым взглядом сержанта, который пристально глядел им вслед и что-то говорил в рацию. К удивлению Вепрева белая хламида, в которую был одет Патлатый, ничуть не измаралась. — Где тут народ собирается? — спросил он дворника-математика, — мне нужна аудитория, аудитория, ты понимаешь? Понимаешь? Аудитория! Это очень важно! Важно! Да! И ты должен! Да! Да! Да! Ты, ты должен! Отвести, отвести меня к ней! Да! Это очень важно, важно, ты понимаешь? — Отвянь, — потребовал Шурик, стряхивая руку Патлатого с рукава, — народу щас больше всего в пивной, только денег нет. — Деньги! Деньги! Да! Да! Деньги! — снова завелся патлатый, — это правильно! Да! Да! Правильно! Деньги! Вот! Вот! Вот! На! Возьми! — Патлатый сунул руку за пазуху, и неизвестно откуда вытащил толстенную пачку тысячных купюр. — На! На! Возьми! На! Возьми! Это деньги! Да! Да! Это деньги! Да! Деньги! Возьми! На! Возьми! На! Шурик взял пачку. На вид было тысяч триста, не меньше, таких сумм Вепрев за всю свою жизнь не то что в руках не держал, но даже и в глаза не видел, и потому малость растерялся. — Откуда они у тебя? — настороженно спросил он у Патлатого, который почти бежал перед ним. — Не надо! Не надо! Об этом! Пошли! Скорее! Я должен! — взвизгнул тот, не оборачиваясь. Шурик обратил внимание, что прохожие стали расступаться перед странной парочкой — худощавым парнем со стаканом в руке и его напарником в ослепительно белом балахоне и розовым веночком на голове, из-под которого сверкали безумные глаза. — Ладно, пошли, — согласился Шурик, и, желая поскорее скрыться с глаз публики, повел Патлатого в свое любимое питейное заведение возле дома. Идти пришлось недолго, уже через пять минут Шурик и его новый товарищ входили в знакомую пивную, которую Вепрев покинул не далее, как сегодня утром. Народу в зале было полно, дым стоял коромыслом, гремели кружки, пенный напиток жадно всасывался множеством жаждущих глоток, а утонченные эстеты, желающие испытать особый кайф, доливали в напиток Богов по сотке паленой водяры. Вепрева моментально узнали. — Эй, Шурик, — раздался из угла хриплый пропитый голос, — вали сюда! Шурик обернулся, и увидел своего непосредственного начальника Василия Петровича Шумилова, человека лет 50, с которым у Вепрева наладились отличные отношения. Особенно ценил их Шумилов, потому что супруга постоянно выгоняла его из дома, когда благоверный являлся под семейный кров на бровях, и ему приходилось проситься к Вепреву на ночлег, в чем тот никогда ему не отказывал. Шурик направился к Василию Петровичу, на ходу здороваясь со знакомыми завсегдатаями, а Патлатый, про которого Вепрев как-то сразу позабыл, двинулся прямо к буфетной стойке, локтями распихивая недовольно бурчащих пьянчуг. — Здравствуйте, Василий Петрович, — поздоровался он с начальником, пребывавшим уже изрядно навеселе. — Здоров! — ответило руководящее лицо, протягивая руку. — Садись, — радушно предложил он. — Пива хочешь? — Ага, — ответил Шурик, пожимая мозолистую длань Шумилова, и присел на хлипкий пластмассовый стул. Стакан, полный Времени, он осторожно примостил на краешек стола. Шумилов, бывший в особом почете у буфетчицы, с которой пару раз переспал в далекой молодости, вальяжно махнул ей рукой, и хрипло рявкнул на весь зал: — Надя! Принеси-ка нам по одной с прицепом! Дородная буфетчица, едва видневшаяся в клубах табачного дыма, кивнула, и сноровисто нацедила две кружки, затем, украдкой глянув на входную дверь, вытащила из-под стойки бутылку водки, и плеснула в каждый сосуд грамм по сто прицепа. Поставив бутылку на место, она умело подхватила кружки указательным пальцем, на котором поблескивал перстень с крупным бриллиантом, и понесла напиток своему экс-возлюбленному, тяжело покачивая пышными бедрами. Подойдя к столику, за которым угнездились Шумилов с Шуриком, она осторожно поставила перед ними кружки, и присела рядом. — Как ты, Саша? — спросила она Шурика, — что-то сегодня припозднился. К Вепреву тетя Надя испытывала материнские чувства, возможно еще и потому, что ее собственный сын, Володька, уже второй год мотал срок за вооруженный грабеж банка, а мужа заезжие кавказцы год назад зарезали на стрелке в Гатчине. — Нормально, теть Надь, спасибо, — ответил дворник-математик, беря в руки кружку, и отхлебывая живительную влагу. — А вот мой-то, Володенька, с зоны пишет, — начала причитать несчастная мать, — что в условно-досрочном опять отказали, ироды… Мало вишь, отсидел, говорят … По этому вступлению Шурику стало ясно, что тетя Надя, по заведенному обычаю, намерена поговорить «за жизнь» в теплой компании. Однако сегодня этим мечтам одинокой женщины не довелось сбыться, ибо со стороны стойки донесся такой дикий вопль, что весь зал, наполненный изрядно окосевшей публикой, д