о повернулся к буфетной, и даже Василий Петрович, не донеся кружку до рта, на мгновение замер, потрясенный небывалой сценой. И было от чего, ибо на стойку бара, залитую пивом, заставленную кружками, и заваленную шелухой от тараньки, взобрался Патлатый в своем белоснежном бурнусе и веночке, и, бешено жестикулируя и сверкая безумными глазами, начал вещать: — Люди!!! Опомнитесь! Сойдите с пути греха! И! Ступите! Да! Да! Ступите! На стезю! Добродетели! Да! Добродетели и воздержания! Ибо тот! Кто! Не услышит! Да! Не услышит! Да! Глас Папика моего! Тот! Будет! Вечно! Да! Да! Вечно! Вечно! Бросать стибр! Да, стибр! В пучину Врат бездонную! — Это што за урод? — поинтересовался Шумилов, — Шурик, он вроде бы с тобой пришел? Вепрев, вытаращив глаза от изумления, моментально вспомнил, что ему надлежит бежать выручать Машку, а не рассиживаться в изысканном обществе. Поэтому он торопливо допил пиво, поставил кружку на столик, и вскочил на ноги. — Точно, со мной, — сказал он, — только не знаю я, с чего его так плющит. — А вот щас я его успокою! — с угрозой в голосе произнесла буфетчица Надя, — а то ишь… С этими словами несчастная вдова неожиданно легко поднялась на ноги, и решительно двинулась на рабочее место, бесцеремонно распихивая локтями нетрезвый люд. Шурик, предчувствуя нехорошее, схватил стакан, торопливо попрощался с Василием Петровичем, и почти бегом удалился из заведения — в его намерения никак не входили объяснения в местном отделении. Выскочив на улицу, он услышал вой сирен приближающейся милицейской буханки, и опрометью побежал к своему дому, стараясь не расплескать Время. И вовремя! Едва он скрылся за поворотом, как у дверей пивной с визгом тормозов остановилась патрульная машина, и из нее неторопливо выбралась пара милиционеров. Разминая ноги, блюстители порядка вразвалочку направились к двери, и скрылись за ней в глубинах вертепа. sss В замочной скважине камеры с жутким скрежетом провернулся ключ, и Машка испуганно повернулась в сторону звука. В распахнутой двери стоял дежурный капитан Свиридов и какой-то низенький полноватый мужичок в небрежном костюме и с глубокими залысинами. Мужичок посмотрел на узницу и как-то небрежно-буднично произнес: — Ну что ж, выходим, гражданочка, будем проводить дознание. Машка, слегка потерянная, и потому притихшая, вышла из камеры и послушно направилась следом за мужичком по грязному коридору с обшарпанными стенами, в которых виднелись окованные ржавым железом двери с могучими запорами. Завернув за угол, мужичок подвел девушку к раздолбанной двери с криво повешенной табличкой «Дознаватель Пупкин В. Д. и загремел ключами. — Заходи, — велел он задержанному примитиву, распахивая дверь в кабинет. Машка с некоторым трепетом вошла в святилище закона и огляделась. В небольшой комнате поместился только облезлый стол с фотографиями обнаженных красоток под стеклом, дешевенький сейф, да пара стульев. На столе стояла допотопная пишущая машинка, граненый стакан с остатками заварки на дне, и пара обгрызенных карандашей. — Садись, — велел Маше дознаватель Пупкин, кивнув на шаткий стул у двери, после чего уселся сам с противоположной стороны, заправил в машинку лист бумаги, и, не говоря ни слова, принялся что-то печатать. Спустя пять минут, когда Зверева уже устала волноваться на тему своей грядущей судьбы и придумала себе кучу не самых приятных перспектив, вроде немедленного заключения в колонию строгого режима или вывода во внутренний дворик с целью расстрела, он, наконец, прекратил тарахтеть клавишами, и равнодушно спросил: — Скрывать имя-фамилию будем, или придумаем быстренько? — Маша Зверева я, — ответила незадачливая полубогиня, отчего-то жутко стесняясь. — Ну, не Иванова и то хорошо, — одобрительно заметил Пупкин, и снова начал трещать клавишами. Еще через пару минут Пупкин выдернул бумагу из машинки, откинулся на спинку стула, и перечитал свое творение, шевеля губами. Затем служитель закона поднял голову и с прищуром глянул на Машку. — Так, нарушение общественного порядка, нарушение правил дорожного движения, это ладно… — махнул Пупкин рукой, — а что там за лестница какая-то горящая? Подожгла лестницу, что ли? — Да не поджигала я ничего. Мне нечем. — А было бы чем, подожгла бы? — с неприятной улыбкой садиста-любителя спросил следователь. Машка открыла было рот, чтобы нахамить Пупкину, но внезапно услышала какой-то странный звон в ушах. «Этого только еще не хватало», — успела подумать она с ужасом, и тут стены кабинета и фигура дознавателя стали блекнуть и размываться, словно акварельная краска под струей воды. — Эй, девушка! Ты куда? Свиридов, бегом сюда! — это было последнее, что услышала Машка через нарастающий звон. Звон становился все тяжелее, все невыносимее. И вдруг стих — как отрезало. Машка тряхнула головой, открыла глаза. Не было ни кабинета, ни инквизиторской физиономии Пупкина, ни облезлого стола с пишущей машинкой. Она стояла посреди той самой площадки, с которой начала спуск по огненной лестнице. Только ни лестницы, ни вида на Невский, ни открытого Портала больше не было. Был полутемный зал с огромным изваянием старикашки, а рядом стоял Шурик с изумленным выражением лица и пустым станом в руке… — Твою мать, — выругался дознаватель Вася Пупкин, и, вытерев испарину со лба, направился к Свиридову, чтобы принять сто грамм успокоительного. sss Вбежав в подъезд, Шурик торопливо зашел в свою каморку, и направился в угол, где стояла старинная печка, в которой он оборудовал небольшой тайничок. Сунув руку в карман куртки, он вытащил на свет божий толстую котлету из тысячных купюр — подарок Патлатого, и несколько ярко блестящих прозрачных камней. «Вот черт, а это откуда?» — мелькнула в голове мысль, но тут же он вспомнил — «это ведь камни, которым я играл! Но почему они прозрачные? Бриллианты, что ли?» Однако раздумывать было некогда, и Шурик, вытащив из печки кирпич, сунул в открывшуюся полость пачку денег и камушки. Снова заложив тайник кирпичом, Вепрев отряхнул руки, и направился прямо к двери в подвал. Немного постояв, чтобы глаза привыкли к полумраку, он почти бегом спустился по ступенькам в сырые вонючие недра. Там, держась за стенку, Шурик двинулся к бусыгинской кладовке, в которой все еще горел слабый желтоватый свет от дохлой 25-ваттной лампочки. Люк, через который они с Машкой давеча проникли в подземелье, был все так же призывно распахнут, и Вепрев, с трудом справившись с омерзением, стал осторожно спускаться вниз, стараясь не загреметь костями по ступенькам. В небольшой каморке внизу турецкий унитаз все так же стоял на своем законном месте — никому, в сущности, не было дела до кладовки старого неудачника. С маху ступив на щербатые подножки унитаза, Вепрев встал орлом, зажмурился, и дернул фарфоровую ручку. Тотчас в его глазах полыхнула вспышка, и спусти мгновение Шурик больно брякнулся на жесткие каменные плитки, выстилающие пол Верхнего Мира. Открыв глаза, он увидел все тот же мрачный коридор, концы которого терялись во мраке, закопченные стены и замусоренный пол, освещаемый сполохами света от факелов. Не раздумывая, Шурик двинулся вперед. К его неописуемому облегчению проход, ведущий в тронный зал Творца Примитивов, оказался на месте. Без колебаний Шурик устремился в него, и вскоре, стукнувшись пару раз головой о потолок, входил в зал. Мельком взглянув на неподвижную статую Творца, Вепрев пересек зал, взобрался на круг в центре странной карусели, и опрокинул стакан над треугольником. Из стакана тонкой струйкой потекла тягучая маслянистая жидкость, в глубине которой вспыхивали крохотные искорки, и едва она коснулась центра треугольника, в зале оглушительно громыхнуло, сверкнула вспышка молнии, и над треугольником закурился бледно-зеленый дымок. Дымок постепенно ширился, становясь все выше и гуще, и под конец превратился в крутящийся вихрь, сильно смахивающий на воронку торнадо, которую Шурик видел несколько раз по телевизору, только поменьше и зеленого цвета. Вихрь крутился все быстрее, и быстрее, издавая протяжное шипение. Так продолжалось несколько минут. В конце концов раздался громкий треск, торнадо исчезло, и в центре треугольника появилась Машка в прежнем облике нахальной и в меру симпатичной девицы, одетая в свою собственную одежду, и слегка напуганная. — Ой, Шурик, что со мной было! — зачастила она, бросаясь к приятелю, — представляешь, меня уже собирались в тюрьму отправлять! — А что ты натворила? — подозрительно спросил Вепрев. — А, ерунда! — Машка небрежно махнула рукой, — ну, мента превратила в статую какого-то орангутанга. — Ну, это пустяк, — согласился Шурик. — Сейчас главный вопрос, как отсюда выбраться-то? Мне что-то в примитивы неохота… — Кхе, кхе, — внезапно раздалось у входа в пещеру старческое покашливание. С испугом обернувшись, парочка с изумлением узрела старикашку Бусыгина собственной персоной, одетого в потрепанный пиджачок и в ботинки на босу ногу. Морду непризнанного гения покрывала недельная щетина. — Ой, дядя Сережа, это вы? — ахнула Машка. — Вы же померли… Однако старикашка Бусыгин, как будто не слыша слов, обращенных к нему, только пристально смотрел на парочку, беззвучно шевеля синюшными губами. — Так, так, так, — произнес он, наконец. — Пришли все же. Вас то мне и надо… Ключ при себе? — Ключ? — переспросил Вепрев, и тут же спохватился. Пощупав карман брюк, он убедился, что странный ключ все еще лежит на месте, — А, ключ! Есть ключ. — Пошли, — повелительно прошамкал старикашка Бусыгин, и, приглашающе махнув рукой, направился к выходу. Молодые люди, молча переглянувшись, последовали за ним… sss А в это время в питейном заведении, в панике покинутом Шуриком, вершилась сама История. Тетя Надя, подойдя к стойке, с которой проповедовал Патлатый, уперла кулаки в крутые бока, и повелительно рыкнула на проповедника: — А ну-ка, слезай! А то щас милицию вызову! Однако Патлатый, даже не глянув в ее сторону, продолжил верещать визгливым голосом. — Знайте же, люди! Да! Знайте! Что! Только того! Кто пойдет по стезе праведности! Да! Праведности! Папик мой! Пропустит в рай Изысканных! Ибо Папик! Со мной заодно! И Он! Покарает всякого! Всякого, кто д