щих за столом. Один из них сидящий слева от Вепрева, был блаженно улыбающийся старикашка с седой бородой. Внимательно присмотревшись, Вепрев узнал в нем того долбанутого Папика, который отправил его сопровождать своего патлатого отпрыска в путешествии по Питеру. А вот второй, что сидел справа, был действительно кошмарной тварью: казалось, весь он был слеплен из тончайшего белого порошка, и его формы непрерывно перетекали одна в другую, словно белый порошок, составляющий его тело, пересыпался внутри невидимой оболочки. На месте глаз в голове чудовища красовались две черные дыры, из которых торчали кроваво-красные камни с черными вертикальными штрихами зрачков. Рот чудища непрерывно съезжал то вправо, то влево, а нос оказывался то на лбу, то на подбородке. Ослиные уши этой твари, увенчанные кисточками, непрерывно шевелились, а на лбу гордо торчала пара острых козлиных рогов. Эта тварь как-то сразу не понравилась Вепреву — тянуло от нее чем-то неприятным, опасным, как от скорпиона. На столе между мужиками стояла огромная, наполовину опустошенная десятилитровая бутылка с водки "Особая Московская", а по всему столу были как попало расставлены разнокалиберные стаканы, чашки, рюмки, бокалы и прочие орудия из арсенала конченого алкаша. Там же виднелась огромная жестянка с какой-то закусью и высилась гора воблы, а на полу уже была набросана гора рыбьих скелетов. Судя по всему, мужики только-только накатили "еще по рюмашке" пойла и, кряхтя, с протяжным: "ух, хорошо пошла", принялись огромными вилками доставать закуску из жестянки. За спиной у Папика уныло топталась какая-то молодая миловидная женщина со светлыми кудрявыми волосами и бледной кожей. Одной мертвенно бледной рукой она держала у заплаканные глаз кружевной платочек, а другой держала за руку Патлатого, того самого, с которым Шурик отправлялся в Питер на "задание". Патлатый сильно изменился после приключений в городе — судя по расквашенной морде он вынес немало побоев и прочих медицинских процедур. Сейчас, невинно улыбаясь своей белозубой улыбкой и в грязной рваной одежде, он почти ничем не отличался от обычного бомжа с улицы. — Воззри, святейший, на сына свово… — начала было женщина, увидев, что Папик проглотил закусь и сидел, блаженно сложив руки на животе. Но тот только лениво отмахнулся. — И говорить нечего, — лениво заявил старичок, — облажался всеконечно, алкот! Теперь пусть идет к Кодеру на перековку! — с этими словами старикашка махнул рукой, и Патлатый с легким хлопком исчез под загробные рыдания Боговой Матери. Внезапно всеобщее внимание было отвлечено событием в другом конце зала за спиной рогатого чудища. Там в стене пещеры на высоте около метра виднелся люк, в центре которого темнела небольшая дыра диаметром на глазок сантиметров эдак тридцать, не больше. Прямо напротив люка лениво переминалась с ноги на ногу парочка крепких мужичков, вроде того, что встретился Вепреву и Машке на входе, только нормального роста и живых. Один из них держал в руках здоровенный рыболовный сачок, а слева от второго мужичка стоял открытый мешок с каким-то белым порошком, и в нем торчала ручка совка, такого, каким в некоторых супермаркетах люди сами себе нагребают сыпучий товар. Только здесь вместо весов справа от мужичка располагалась некая хитрая конструкция, смахивающая на огромный ножной насос с мехами для надувания резиновых лодок. — Куда это нас черти занесли? — шепотом выругалась Машка. — Хрен его знает, — пожал плечами экс-математик, — давай подождем, авось все само собой выяснится… И действительно долго ждать не пришлось. На глазах Шурика и Машки в дыре в люке нарисовалась мордочка какой-то бабенки лет этак тридцати (хотя кто ее знает — бабы все гримируются), растрепанная и с обширным фингалом под левым глазом. Лицо бабенки носило интеллектуально-озлобленное выражение, как у многих деятелей науки, которых превратности судьбы занесли в дворники. — А-а-а!!! Бляха!!! Мать вашу, че за хуйня!!! — истерически завопила предполагаемо бывшая работница науки, увидев зал со всем его содержимым. Затаив дыхание, Шурик и Машка наблюдали за драматичной сценой. Завидев бабенку, один из мужичков тотчас выдернул из «насоса» шланг, взял в руки совок, зачерпнул им белый порошок из мешка, и через дырку с помощью бумажной воронки засыпал в меха насоса белый порошок. Затем вставил трубку на место, подошел к голове бабенки, воткнул ей в ноздрю кончик трубки, и резко нажал ногой педаль. Бабенка мигом замолкла и ее лицо приняло задумчивое выражение. Мужичок, не теряя времени, повторил ту же операцию и с другой ноздрей. Бабенка закатила глаза и с виду отключилась. Увидев, что порошок подействовал, мужик открыл люк, а его коллега с сачком тотчас подобрался поближе и встал наизготовку, держа сачок как бейсболист биту. Бабенка кулем выпала из открытого люка на каменный пол, но приземлилась благополучно. Через несколько секунд она зашевелилась и уселась на полу. Еще через несколько секунд на лице бабенки появилось выражение дикого кайфа. Она принялась размахивать руками и что-то бормотать, хохоча как сумасшедшая, и тут же над ее головой стало разливаться некое сияние, вроде облака, которое постепенно уплотнилось и превратилось в какую-то полупрозрачную тварь вроде здоровенной крысы. — Саш, а мы у Опохмела такую же крыску видели, животрепетную, — хихикнув, сказала Машка. — Ага, — согласился экс-математик, — животрепетную, мать её! И с крылышками! Действительно, у зверюшки внезапно прорезалась парочка стрекозиных крылышек, с помощью которых она и попыталась было упорхнуть. Однако второй мужик ловко подсек беглое животное сачком, выпутал добычу из сетки и, взяв двумя пальцами, потащил к столу. Там он терпеливо дожидался, пока Рогатый обратит на него благосклонное внимание, и когда это произошло, вручил ему животрепетную душу. Тот с сомнением осмотрел подношение, понюхал и раскатисто рыгнул. — Ну что, по новой? — предложил он Папику, берясь за бутылку. — Нмг… и-и-и-и-к…у, — нетрезвым голосом промычал тот, — больше нмагу… ииииик! — А под дичь будешь? — спросил Рогатый, показывая жывотрепетную душу, зажатую в кулак. — Пд дчь буу, — промычал Папик, — тока нарежь сначала, ить глвно…ииииик! — это культурство, усек? … ииииик! А я пока рзлью. Нетвердой рукой Папик взял огромную бутыль и стал разливать по стаканам, не проливая, впрочем, при этом ни капли, а Рогатый положил животрепетную душу на стол и занес над ней страшенный кривой кинжал, собираясь, видимо, порезать на ломтики и сожрать, как колбасу. При виде всего этого у Машки помутнело в глазах, и она с ужасом взвизгнула. — Что за… — вздрогнул от неожиданности Рогатый и ненароком выпустил животрепетную душу, которая не преминула тотчас вскочить на лапки, расправила крылышки и, ловко увернувшись от сачка, упорхнула к своей слегка очухавшейся хозяйке. Сев ей на правое плечо она что-то пронзительно проверещала на непонятном языке и тут же превратилась в туманное облачко, которое через ухо снова втянулось в свою хозяйку. Папик и Рогатый похоже только сейчас заметили новоявленных гостей. — А!!! Это ты, щучий сын! — мигом узнал Папик Вепрева. Старец привстал со скамейки, и лицо его побагровело то ли от злобы, то ли от водки. — Дегенерат хренов!!! Ты, мать твою, какого хуя не уберег моего сынулю? Его ж менты повязали, а ты даже не откупил, идиотина! На што, дурья твоя башка, деньги тебе дадены были?! С трудом успокоившись, Папик взглянул на Машку и тут же расплылся в масленой улыбке. — А девица лепа собою, ногами играюща, глазами мигающа, огонь лютый в членах возжигающа! — констатировал Папик, пожирая глазами стройные Машкины ножки под обтягивающей мини-юбочкой. Машка же, словив на себе похотливый взгляд Папика, для виду немного застеснялась, хотя на самом деле ей даже понравилось подобное внимание — хоть здесь на нее смотрят, как на модель из Плейбоя. Наглядевшись на заблудший объект похоти, Папик смачно рыгнул и заявил непререкаемым тоном: — Значицца так, сотворю-ка я нового сынулю… посредством безупречного — тут Папик поднял палец вверх — зачатия сией девой, раз уж непорочной она не катит. Тряхну стариной, ыгыгыгыгы! Рачком-с, не желаете, барышня? ыгыгыгы! А то нонешний-то сынуля мой не оправдал оказанного ему — Папик возвысил голос, — высокого доверия, и ваще лошара полная. Рогатый громко, по конски, заржал и одобрительно похлопал кореша по плечу. — Не робей, друган, ежели не справишься, я помогу, — пообещал он собутыльнику. — Вперед! — Ага, — ответил Папик и стал потихоньку подступать к Машке. Девица, слегка испугавшись, спряталась за спину Вепрева. «Нет, знаки внимания, конечно, можно, но трахаться с этим старым козлом — ни за что!» — решила она про себя. — Да ты не стесняйся, соблазнительница, заголяйся! — проблеял Папик, активно продвигаясь в сторону Машки, не обращая внимания на нецензурные возражения Вепрева, аргументированно возражавшего против межвидового секса. Приблизившись, Папик легко отшвырнул экс-математика в сторону, так что тот отлетел на пару метров и больно приземлился на правый бок, сломав, как ему показалось, ребро. Протянув свою могучую старческую длань к Машке, Папик уже было вознамерился схватить свою добычу, как к нему подлетела со скоростью урагана недавно печально стоявшая подле Патлатого Богова Мать, и с бешеной злобой принялась дубасить сластолюбца по разомлевшей морде. — Ах ты, педофил гребаный, на малолеток его потянуло! — бушевала мадам, — Ты на себя-то посмотри, пес ты смердящий. Меня тебе и пальцем потрогать западло, а к сучке этой лапы тянешь! Щас я тебе пасть порву, моргалы выколю, лось сохатый! — кулачки разъяренный супруги неистово лупили по голове Папика, а тот лишь безуспешно прикрывался руками: — Да успокойся ты, кошелка старая! — Ах, я уже кошелка старая? — заорала женщина, и, сняв сандалий с ноги принялась что есть сил молотить по макушке супруга, приговаривая: — Вот тебе, вот тебе, вот тебе козлина безрогая! Привыкший, видимо, к подобным сценам Папик попытался намотать волосы супруги на кулак и как следует поучить супругу по мордасам, но бывалая бабенка, мастерски увернувшись от рук старикашки, продолжала