ужку. — Второй по значимости сделкой была вот эта, — Исенгрим показал Иорвету большой палец правой руки, на котором было надето чёрное кольцо. — Вижу, что и ты, брат, сумел обойти безумные зерриканские законы. — Да, — не моргнув глазом подтвердил Иорвет, бросив на меня мимолётный взгляд. — Честно говоря, мне помог один dh’oine, — ничего не заметив, продолжил Исенгрим. — Мы прошли перевал Эльскердег втроём: я, следопыт Бореас Мун и некто Сиги Ройвен. Никогда ещё я не встречал существа, столь быстро налаживающего всякого рода связи. Он выправил для всех подложные кольца вдовцов, но, в отличие от меня со следопытом, не захотел начинать новую жизнь, — Исенгрим задумался. — Мыслями он был на Севере. Наши пути разделились в Шале — мы ушли, а он остался. У меня зачесался язык, чтобы рассказать, что я знаю о дальнейшей судьбе Дийкстры или Сиги Ройвена — бывшем шефе реданской разведки, который в данный момент в Новиграде управлял банями и держал общак четырех преступных группировок города, но вовремя прикусила язык и промолчала. — Как тебе удалось сбежать, брат? — Исенгрим налил себе следующую кружку, и взгляд его затуманился. — Из Диллингена нас этапировали в близлежащие Совиные горы к Ущелью Гидры. К тому моменту нас осталось двадцать девять, — проговорил Иорвет. — Нам сказали, что Риордаин, Ангус и ты в назидательных целях были повешены на набережной в Диллингене… — Это правда, — глухо произнёс Исенгрим. — За исключением меня. В некотором смысле я завершил свою жизнь там, за сараем на молу, вместе с Риордаином и Ангусом… Но что было дальше, в Ущелье Гидры? — Они хотели выбрать такое место, чтобы все нелюди узнали, что будет с ними рано или поздно. Под боком несговорчивый Брокилон, и это было зрелище, рассчитанное в основном на дриад. Иорвет замолчал, взял кружку и осушил до дна. Борх тут же услужливо наполнил её снова. — Потом, когда я вернулся в ущелье, то увидел, что стало с остальными… — продолжил Иорвет. — Видел на дне разложившиеся, обклёванные вороньём трупы. Меня спас случай. Борх вытянул шею, стараясь не упустить ни слова и не забывая при том о солёной рыбе и пироге. Исенгрим приподнял бровь. — Васильковые глаза Яевинна приглянулись одному из старших офицеров, — усмехнувшись, сказал Иорвет, — и он решил воспользоваться эльфийским телом до того, как тому перережут глотку и сбросят в пропасть. Меня взяли за компанию с Яевинном, уж не знаю, чем заслужил такую честь — вероятно, два тела лучше, чем одно. К счастью, этот офицер пожелал, чтобы мы были вымыты перед тем, как предстанем пред его очами, а к ещё большему счастью заколкой для волос, которую неизвестная дама забыла у бадьи, можно не только убить с одного удара в глаз, но и вскрыть замок на наручниках. Исенгрим хлопнул в ладоши и расхохотался. Иорвет криво улыбнулся. — Мы сбежали из купальни нагишом, пробрались в Брокилон, Эитне помогла нам, — завершил он свой рассказ. — Как мне доложили, в документах нас с Яевинном записали среди тех, кого казнили в Ущелье Гидры — вероятно, тот офицер благоразумно утаил сведения о побеге. Потом наши пути с Яевинном разошлись. — Вы всегда терпеть не могли друг друга, — сказал Исенгрим. — Возможно, — без эмоций ответил Иорвет. — Насколько я знаю, Яевинн сейчас так и сидит в болоте под Вызимой. — А ты? — Исенгрим прищурился, и из-за шрама показалось, что выражение его лица стало зловещим. — В каком болоте осел ты, Иорвет, что спустя четыре года приходишь ко мне в компании с dh’oine и говоришь, что многое изменилось? Я заметила, что кулаки Иорвета сжались. — Друзья, давайте выпьем, — вскричал Борх, — прежде чем перейдём к чрезвычайно занимательному философскому вопросу о том, на что можно пойти ради выживания, а на что нет! Все подняли кружки. — Разве ты, Исенгрим, не изменился после нескольких лет жизни в стране, где нет ни одного эльфа, после того, как завел дружбу со следопытом-dh’oine? — негромко спросил Иорвет. — Нет, я не изменился и не заводил дружбы, — ответил тот. — Я заводил взаимовыгодное сотрудничество, и клянусь, единственный раз, когда союз с dh’oine оправдал себя, был в случае с Муном. Но и на него нельзя было положиться — как только эмоции овладели им, он, словно флюгер под порывом ветра, изменил направление и ушёл в Хатчадор, несмотря на всю нашу «дружбу». Исенгрим посмотрел прямо мне в глаза. — На dh’oine нельзя полагаться, Иорвет, — с нажимом повторил он. — Даже если очень хочется обмануться. Я встала, с меня было довольно. — Спасибо за еду и тёплый приём, — сказала я как можно вежливее, но не удержалась, чтобы не подчеркнуть голосом последние слова. Исенгрим усмехнулся, прекрасно считав интонацию. — В моём доме не так много комнат… — Чур, как обычно, печь — моя! — воскликнул Три Галки. — Иорвет, ты можешь занять мастерскую, — Исенгрим кивнул на лестницу на второй этаж. — А твоей… напарнице подойдёт комната для медитаций. Правда, там нет кровати. Эльф показал на стремянку, прислонённую к стене прямо позади стола и упирающуюся в люк в потолке. — Мне всё равно, — буркнула я и пошла за сумкой. *** Через люк я втянула в комнату свои вещи, кувшины с водой и деревянную шайку, которые Иорвет соизволил подать мне снизу. За исключением коврика, уложенного около большого, от пола до потолка, окна в торцевой стене, крохотная комната была пустой, и в ней пахло свежим, недавно оструганным деревом. Поймав себя на мысли, что неожиданно, но мне тут нравится, я зажгла пару стоящих на полу свечей в медных подсвечниках, расстелила шкуру под скатом крыши и приоткрыла оконную створку, больше похожую на дверь. Из окна была видна даль — яркая луна освещала уходящее вниз ущелье и блестевшую белым извилистую нитку реки. В комнату ворвались запах и шелест хвойного леса, журчание воды и совиное уханье. Снизу ещё слышались голоса, сквозь щели люка виднелся свет, и слегка потянуло табаком из трубки Иорвета. Я долго и не спеша плескалась над шайкой, а потом, потушив свечи, растянулась на шкуре и слушала ночной лес. «Туда» в нашем путешествии закончилось здесь, в этом доме в горах, и оставалось лишь «обратно». Этот факт должен был радовать, но нет — откуда-то взялась и не отпускала печаль. Обратно — это совсем другое чувство, это движение в сторону конца, это последняя неделя лета, это вечер воскресенья. Закрыв глаза, я сконцентрировалась на дыхании и потихоньку задремала. Меня разбудил непонятный звук, и я резко села на шкуре. В щелях люка было темно, в доме было тихо. Лёгкое постукивание по стеклу повторилось. Сердце бешено забилось, я подскочила к окну, распахнула створку, и в комнату с крыши спрыгнула тень. — Я скучаю, — тихо сказал Иорвет. ДРАКОНОВЫ ГОРЫ. Что очерствело, то мертво Перед рассветом тем же путём через крышу Иорвет вернулся к себе, а утром я проснулась счастливой, как будто я-ночью и я-днём были совершенно разными людьми. В свете дня обратный путь на Север не печалил, а наоборот, обрёл смысл, как маленькая новая подаренная мне жизнь. И пусть мы, как подростки, должны были прятаться от сурового родителя, и пусть мы всё так же не говорили о любви, это было неважным. Как верно напомнил вчера Борх, только потеряв, а потом вернув что-то, можно было понять, насколько ценным подарком оно для тебя было. Утром и без того уютная комната преобразилась. Хвойный лес за окном играл светом и тенями, далеко-далеко в голубой дымке змейкой сверкал Алтинин, а через пропасть, по ту сторону ущелья, виднелась крепость с красной крышей, которую мы пролетали вчера, а за ней — лесистые громады гор. На мощёном дворе крепости я заметила какое-то шевеление. Высунулась в окно, присмотрелась — микроскопические девичьи фигурки, образуя оранжевое пятно на сером квадрате двора, отрабатывали боевые движения с палками, и их высоко завязанные в хвосты длинные волосы синхронно взлетали. Я задумалась, насколько случайно хозяин дома выбрал именно этот вид для комнаты медитаций, и рассмеялась. А подумав ещё, решила, что мне стоит использовать комнату по назначению. Моё лицо, которое на этот раз Тэя, несомненно, охарактеризовала бы, как озарённое любовью, выдало бы нас Исенгриму с головой. Снизу едва уловимо запахло кофе, и, размяв лицевые мышцы пальцами и нацепив скорбное лицо, я откинула крышку люка. В комнате на первом этаже, кроме Исенгрима, никого не было. В маленьком подтопке сбоку печи горел огонь, а эльф снимал с плиты джезву. Наедине с ним я почувствовала себя крайне некомфортно, но отступать было поздно. — Кахве? — поинтересовался он, не оборачиваясь. — Да, спасибо, — ответила я и прошла за стол. Исенгрим удивлённо глянул на меня, но невозмутимо разлил кофе по двум чашкам. На столе в тарелках лежали остатки пирога и кусочки кексов, и я решила, что Борх, вероятно, уже позавтракал. — Путешественники с Севера обычно не жалуют кахве, — сказал Исенгрим и присел за стол напротив меня. — Всё-таки и dh’oine могут удивить? — спросила я и отпила крепчайшего горького кофе. — Нет, не могут, — ответил он, и губы его тронула холодная улыбка. — Значит, ведьмачка… Он задумался, потом направил синий, как небо, взгляд поверх моей головы в окно. — Я знаю Иорвета с детства, и после того как пропал его отец, я всегда был рядом, чтобы помочь ему. Он стал мне близок, как сын, как младший брат. Я знаю его, как никто другой. И я озадачен… — взгляд Исенгрима опустился и теперь протыкал меня насквозь. — Что должно было случиться, чтобы он по доброй воле связался с человеком, чтобы взять того в путешествие на другой край земли… — Может, лучше спросить его самого? Хоть у Исенгрима и было два глаза вместо одного, но и у меня накопилась богатая практика гляделок, отработанная на Иорвете, и я ответила столь же тяжёлым взглядом. — Я спрошу, несомненно спрошу. И всё же, я хотел бы услышать ответ, — сказал он. — Предполагаю, что у тебя должен быть некий интерес, определённо шкурный, как у всей вашей братии, чтобы последовать за ним так далеко. Он продолжал изучать моё лицо, как будто узнать ответ на этот вопрос и правда было для него важным. Я вспомнила, как Иорвет беспокоился, что может вместо Исенгрима встретить незнакомца, вспомнила, что Мариам назвала Исенгрима его наставнико