я втянула в комнату свои вещи, кувшины с водой и деревянную шайку, которые Иорвет соизволил подать мне снизу. За исключением коврика, уложенного около большого, от пола до потолка, окна в торцевой стене, крохотная комната была пустой, и в ней пахло свежим, недавно оструганным деревом. Поймав себя на мысли, что неожиданно, но мне тут нравится, я зажгла пару стоящих на полу свечей в медных подсвечниках, расстелила шкуру под скатом крыши и приоткрыла оконную створку, больше похожую на дверь. Из окна была видна даль — яркая луна освещала уходящее вниз ущелье и блестевшую белым извилистую нитку реки. В комнату ворвались запах и шелест хвойного леса, журчание воды и совиное уханье. Снизу ещё слышались голоса, сквозь щели люка виднелся свет, и слегка потянуло табаком из трубки Иорвета. Я долго и не спеша плескалась над шайкой, а потом, потушив свечи, растянулась на шкуре и слушала ночной лес. «Туда» в нашем путешествии закончилось здесь, в этом доме в горах, и оставалось лишь «обратно». Этот факт должен был радовать, но нет — откуда-то взялась и не отпускала печаль. Обратно — это совсем другое чувство, это движение в сторону конца, это последняя неделя лета, это вечер воскресенья. Закрыв глаза, я сконцентрировалась на дыхании и потихоньку задремала. Меня разбудил непонятный звук, и я резко села на шкуре. В щелях люка было темно, в доме было тихо. Лёгкое постукивание по стеклу повторилось. Сердце бешено забилось, я подскочила к окну, распахнула створку, и в комнату с крыши спрыгнула тень. — Я скучаю, — тихо сказал Иорвет. ДРАКОНОВЫ ГОРЫ. Что очерствело, то мертво Перед рассветом тем же путём через крышу Иорвет вернулся к себе, а утром я проснулась счастливой, как будто я-ночью и я-днём были совершенно разными людьми. В свете дня обратный путь на Север не печалил, а наоборот, обрёл смысл, как маленькая новая подаренная мне жизнь. И пусть мы, как подростки, должны были прятаться от сурового родителя, и пусть мы всё так же не говорили о любви, это было неважным. Как верно напомнил вчера Борх, только потеряв, а потом вернув что-то, можно было понять, насколько ценным подарком оно для тебя было. Утром и без того уютная комната преобразилась. Хвойный лес за окном играл светом и тенями, далеко-далеко в голубой дымке змейкой сверкал Алтинин, а через пропасть, по ту сторону ущелья, виднелась крепость с красной крышей, которую мы пролетали вчера, а за ней — лесистые громады гор. На мощёном дворе крепости я заметила какое-то шевеление. Высунулась в окно, присмотрелась — микроскопические девичьи фигурки, образуя оранжевое пятно на сером квадрате двора, отрабатывали боевые движения с палками, и их высоко завязанные в хвосты длинные волосы синхронно взлетали. Я задумалась, насколько случайно хозяин дома выбрал именно этот вид для комнаты медитаций, и рассмеялась. А подумав ещё, решила, что мне стоит использовать комнату по назначению. Моё лицо, которое на этот раз Тэя, несомненно, охарактеризовала бы, как озарённое любовью, выдало бы нас Исенгриму с головой. Снизу едва уловимо запахло кофе, и, размяв лицевые мышцы пальцами и нацепив скорбное лицо, я откинула крышку люка. В комнате на первом этаже, кроме Исенгрима, никого не было. В маленьком подтопке сбоку печи горел огонь, а эльф снимал с плиты джезву. Наедине с ним я почувствовала себя крайне некомфортно, но отступать было поздно. — Кахве? — поинтересовался он, не оборачиваясь. — Да, спасибо, — ответила я и прошла за стол. Исенгрим удивлённо глянул на меня, но невозмутимо разлил кофе по двум чашкам. На столе в тарелках лежали остатки пирога и кусочки кексов, и я решила, что Борх, вероятно, уже позавтракал. — Путешественники с Севера обычно не жалуют кахве, — сказал Исенгрим и присел за стол напротив меня. — Всё-таки и dh’oine могут удивить? — спросила я и отпила крепчайшего горького кофе. — Нет, не могут, — ответил он, и губы его тронула холодная улыбка. — Значит, ведьмачка… Он задумался, потом направил синий, как небо, взгляд поверх моей головы в окно. — Я знаю Иорвета с детства, и после того как пропал его отец, я всегда был рядом, чтобы помочь ему. Он стал мне близок, как сын, как младший брат. Я знаю его, как никто другой. И я озадачен… — взгляд Исенгрима опустился и теперь протыкал меня насквозь. — Что должно было случиться, чтобы он по доброй воле связался с человеком, чтобы взять того в путешествие на другой край земли… — Может, лучше спросить его самого? Хоть у Исенгрима и было два глаза вместо одного, но и у меня накопилась богатая практика гляделок, отработанная на Иорвете, и я ответила столь же тяжёлым взглядом. — Я спрошу, несомненно спрошу. И всё же, я хотел бы услышать ответ, — сказал он. — Предполагаю, что у тебя должен быть некий интерес, определённо шкурный, как у всей вашей братии, чтобы последовать за ним так далеко. Он продолжал изучать моё лицо, как будто узнать ответ на этот вопрос и правда было для него важным. Я вспомнила, как Иорвет беспокоился, что может вместо Исенгрима встретить незнакомца, вспомнила, что Мариам назвала Исенгрима его наставником. И этот наставник точно так же, как и Иорвет, боялся, что тот, кому он стал почти отцом, за время разлуки изменился, стал кем-то чужим. Они были близки, очень близки, и я вдруг поняла, почему при виде этого внешне совершенно непохожего на Иорвета эльфа у меня возникло странное ощущение дежавю — неуловимые детали в манере говорить, жестах и мимике у Исенгрима с Иорветом были схожи, как у тех, кто долгое время провёл вместе. — Несомненно интерес и несомненно шкурный, — без колебаний подтвердила я, понимая, что жизненно необходимо, чтобы Исенгрим не засомневался в Иорвете. — Взаимовыгодное сотрудничество. — Я так и думал, — произнёс он, как мне показалось, с удовлетворением и надменно улыбнулся. — И каковы же условия этого, гм, союза? — А вот это — не твоё дело, — твёрдо заявила я. Заскрипели ступеньки лестницы, и в комнату спустился предмет нашего обоюдного интереса. Цепким взглядом Иорвет оценил обстановку. — Я думал, что ты проснёшься с рассветом, и ждал тебя, — улыбнулся Исенгрим, на этот раз тепло. — Но вижу, что сон в моём любимом помещении этого дома пришёлся тебе по душе. Бывало, я и сам ночевал там, засидевшись за работой. Кахве? — Нет, только не кахве, — ответил Иорвет и, по-хозяйски заглянув в чайник на плите, переставил его на подставку на стол. — Ты увлёкся резьбой по дереву? Воспользовавшись моментом, я взяла кусок пирога. — Я строил дом и вошёл во вкус, — сказал Исенгрим и повернулся ко мне. — Как тебе понравилась комната для медитаций? — Чудесная комната, в ней отлично спать, — честно ответила я и добавила: — И вид из окна замечательный. Особенно утром. — Я знаю, — невозмутимо ответил он. — Откуда у тебя всё это? — спросил Иорвет и повёл рукой. — Мука, овощи, не говоря уж о пиве… Я не заметил огорода у твоего дома. — Мы как раз обсуждали с ведьмачкой вопросы взаимовыгодного сотрудничества, — ответил Исенгрим. — На другой стороне реки стоит монастырь для девочек, хотя Борх со свойственным ему оптимизмом утверждает, что это школа. Школа, которая получает финансирование из казны и которая готовит для него и других драконов независимую и весьма грозную армию. Так или иначе, они — мои соседи, а мой опыт говорит, что добрые отношения с соседями весьма важны. Я помогаю им с кое-каким ремонтом и приношу свежую дичь, взамен беру продукты. — Дело, с которым мы пришли, тоже касается союза. Взаимовыгодного союза, — сказал Иорвет. — Завтракай, брат, и я тебя выслушаю, — сказал Исенгрим. *** Стол был убран, посуда вымыта, и ничто больше не могло отсрочить разговор, которого хозяин этого дома так старательно избегал. — Я готов, — Исенгрим смахнул со стола последние крошки, вымыл руки и уселся напротив Иорвета, тщательно вытирая каждый палец льняным полотенцем. — Уверен, что такой разговор лучше проводить с глазу на глаз. Он многозначительно посмотрел на меня. — Нет, ведьмачка останется, — отказал Иорвет. — По правде сказать, именно её миссия — найти тебя, а не моя. Яна, покажи розу. Я сняла с шеи кулон Аэлирэнн и подтолкнула его по столу к Исенгриму. Тот молча смотрел на него, потом протянул руку и взял розу. — Занятная безделушка… — Выслушай ведьмачку, — попросил Иорвет. — Эта безделушка — нечто большее, нежели то, чем кажется. Исенгрим кивнул, продолжая рассматривать розу на ладони, а я начала рассказ о том, как мы с Геральтом встретили в Шаэрраведде призрак Аэлирэнн. — Gwynbleidd? — переспросил Исенгрим. — Слышал об этом ведьмаке, что любит совать нос в чужие дела. Или это любят делать все ведьмаки? — Скорее чужие дела любят соваться к ведьмакам, — проворчала я. — Мы не заставляли Аэлирэнн петь в ту ночь. Я продолжила и процитировала последнюю просьбу Аэлирэнн. Исенгрим прикрыл глаза и так и сидел, когда я закончила рассказ. — Ты шёл сюда, брат, так далеко, чтобы отдать мне эту розу? — наконец, сказал он, с его пальцев соскользнула цепочка, и роза с тихим стуком упала на стол. Исенгрим посмотрел Иорвету в лицо: — Ты ошибся. — Я не верю, что ошибся, — возразил Иорвет. — «Возьми это и передай тому, кто так же, как и я, проклял себя. Проклял за то, что вёл за собой», — повторил Исенгрим. — Я не тот, кого она имела в виду. Я проклял многих, но мне не за что проклинать себя. — Грядёт битва, Исенгрим, — Иорвет нажал ладонями на стол. — Последняя битва за Дол Блатанна. Последний шанс эльфов вернуться на свою землю. Ты нужен нам. Об этом говорила Аэлирэнн, и нет никого другого, кого она могла бы иметь в виду. Исенгрим покачал головой. — Смирись, Иорвет, мы проиграли эту битву два столетия назад, и что бы ни напел призрак Аэлирэнн сейчас, это ничего не изменит. — Я думал так же до последнего времени, но сейчас всё изменилось… — Ты повторяешь слово «изменилось» слишком часто, — перебил Исенгрим. — Потому что это реальность. Прошу, услышь меня… — Иорвет требовательно взглянул на него и заговорил. Он говорил о Саскии, о Свободной Долине Понтара, о том, как туда стягиваются эльфы со всего Севера, и о том, что впервые за всю историю сотрудничества с другими расами эльфы не были преданы. — Я слышу в твоих словах себя и