сь, с удовлетворением чувствуя вернувшуюся силу. Как засидевшийся на одном месте человек с наслаждением распрямляет спину, разминает затёкшие ноги, я посылала внимание вперёд, вширь. Я ощущала лес. Не отдельными существами-деревьями, а единым гигантским древним организмом, который обволакивал нас, впитывал, когда мы уходили всё дальше и глубже в тёмное чрево. Я слышала его долгое-долгое неторопливое дыхание. Он присматривался, принюхивался к нам. Листья на деревьях были совершенно круглыми, как монеты. Несмотря на полное безветрие они непрестанно подрагивали на своих тоненьких черешках, и казалось, что по лесу в такт его дыханию проносится рябь. — Ну? — наконец, нарушил затянувшееся неловкое молчание Иорвет. — Что ну? — на такой вопрос у меня всегда был готов ответ. — Сказку давай! Я глянула на его насупленные брови и рассмеялась. — Ты первый! Сейчас день, расскажи какую-нибудь весёлую эльфийскую сказку. Он задумался, покачал головой. — У Aen Seidhe не осталось весёлых сказок, vatt’ghern. Возможно, когда-то и были такие, но то, что знаю я — лишь печальные легенды, и ни одна из них не заканчивается хорошо, в отличие от ваших скверных сказок, — он помолчал. — Расскажи про того благородного пирата-авантюриста. Я с удивлением воззрилась на него, в очередной раз поразившись его памяти. Казалось, эльф не забывал ни одного слова, сказанного в его присутствии. — Ну хорошо, дело было так… Мы шли по пружинящей опавшей листве, и круглые странные листья аминорнов стелились под ногами, будто ковёр из окислившихся старинных медных монет. Я рассказывала историю врача Питера Блада, которого судьба занесла в рабство на плантации Барбадоса. О том, как он захватил корабль свирепых испанцев и стал самым удачливым пиратом в Карибском море. Иорвет тут же решил, что испанцы это такая версия dh’oine, которые, как и здесь, вырезали коренное население и с кровью устанавливали свои порядки. А пираты были причислены к скоя'таэлям — тем героям, кому пришлось помимо своей воли бросить мирную жизнь и бороться с захватчиками. Я говорила, и мы озирались по сторонам. Вдруг раздался негромкий хлопок, и неподалёку, дерзко распихав палую листву, выстрелил из-под земли пушистый, завёрнутый в спираль росток. Рассыпалось облачко зеленоватой пыльцы. — Рассказывай дальше, — прошептал Иорвет. Я продолжила, росток развернул спираль и расправил тоненькие нежные веточки с круглыми светло-зелёными листьями. Больше всего в истории Иорвета захватили описания пиратских авантюр. Он переспрашивал и уточнял, когда я расписывала, как капитан Блад обманул испанцев, поймавших его эскадру в ловушку в узком бутылочном горлышке залива Маракайбо: как имитировал огромную армию, высаживающуюся на берег, заставив одних и тех же гребцов плавать туда-сюда и пригибаться, когда они возвращались в шлюпках к кораблю. Иорвет торжествовал, когда испанцы поверили в блеф, развернули тяжёлые пушки форта от моря в сторону суши, а ночью Блад на кораблях с выкрашенными в чёрное парусами выскользнул из западни. Вместе с Иорветом мою историю благосклонно слушал лес, вокруг раздавались хлопки, и из земли вылуплялись новорождённые дети аминорнов. На романтической линии скоя'таэль явно скучал, зевал и начинал оглядываться по сторонам. Огонёк интереса зажёгся в нём лишь однажды, когда любовь капитана, Арабелла, не разобравшись в ситуации, ранила при встрече благородного пирата в самое сердце. Я сделала драматический голос и процитировала: — Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад! — Ха! Клянусь, эта dh’oine не забыла обвинить его в том, что он убил больше людей, чем она съела котлет? — Иорвет был полон язвительности. — И это после того, как он спас её из плена! — Нет, там всё сложнее, — не согласилась я, внимательно посмотрев ему в лицо. — А, может, наоборот, проще… Она была несправедлива к Бладу, добрые люди постарались, и поняла это потом. — И что же он сделал в ответ на её слова? Надеюсь, забыл о ней? — Нет, не забыл, ушёл в запой. Иорвет осуждающе покачал головой, но больше не перебивал. К его удовольствию снова начались приключения на море, эльф расслабился и встрепенулся, только когда путешествия отважного пирата подошли к концу и Блад стал губернатором Ямайки. — И Арабелла сказала: «Для меня всегда был только ты один, Питер», — завершила я рассказ. — Пфф, из хорошей истории сделали дрянную сказку про любовь со счастливым концом, — резюмировал Иорвет. — Если бы он не стал губернатором, она ни за что бы этого не сказала. — Нет, она приняла бы его таким, какой он есть, я уверена! Она любила его, — возразила я. — Эта сказка не была бы такой скверной, если бы больше походила на правду. А правда такова, что это только в книжках девушке может нравиться тот, кто в глазах всего света лишь бандит… Я мельком глянула на Иорвета, подавив желание сказать, что и без книжки он мне нравится. — Арабелла так бы и жила до старости в плену иллюзий, что разбойником и убийцей дозволено быть только на государевой службе, в чине и при нашивках на мундире, — эльф говорил жёстко, и его губы кривились. — Капитан Блад продолжил бы биться на морях, пить и убивать. И в один день сгинул бы, как и все до него в бесплодной борьбе. Вот такой должна была быть эта история. — Нет, моя сказка лучше, и аминорнам нравится! — я повела рукой на вылезающие тут и там ростки. Иорвет усмехнулся. За моей историей мы скоротали день, и дневной полумрак леса сгустился в сумерки, неотличимые под густыми кронами от ночи. Мы насобирали сухого хвороста, разложили костёр. — Ростки перестали появляться, — заметила я. — Твоя очередь. Сейчас вечер, сойдёт и печальная легенда. Иорвет сидел на свёрнутом одеяле и смотрел на огонь. Я расстелила шкуру напротив, прилегла на неё. Лес дышал и ждал. Эльф поворошил палкой хворост, взметнулись искры. — Я расскажу тебе правдивую историю, и у неё не будет счастливого конца… — начал он и замолк. Положив голову на согнутую в локте руку, я приготовилась слушать. Листочки на аминорнах трепетно и нетерпеливо задрожали. — Давным-давно… Да, уже очень давно, в благословенной, процветающей Дол Блатанна жил Aen Seidhe, и имя его было Гленнмаэр. Будем звать его Гленн… — эльф опять замолчал, задумавшись, лицо омрачила тень давно забытой, но так и не пережитой боли. Сквозь полуприкрытые веки я наблюдала за ним, вспоминая, где же слышала это имя, а вспомнив, тихонько охнула. — Ты можешь не рассказывать эту историю, если тебе тяжело её вспоминать, — негромко сказала я. — Нет, я хочу! Я могу рассказать её только друзьям, а у меня их не так чтобы много, — Иорвет поднял взгляд, прямо посмотрел мне в глаза через жёлто-рыжие колеблющиеся языки пламени. — Только лишь Киаран, Геральт и ты… Яна. Я замерла, не в силах пошевелиться, чтобы ни движением, ни дыханием не выдать тот атомный взрыв, что происходил внутри. Впервые за всё время нашего знакомства эльф назвал меня по имени, и в его устах оно звучало паролем, ключом к наглухо запертой и забаррикадированной части моего сердца, что жглась с того момента, когда я впервые увидела его. И он назвал меня своим другом… Я медленно перекатилась на спину, по листьям сплетённых над головой ветвей ходили волны. — Я помню. Ты тоже сказала мне это тогда в госпитале, после битвы. — Да, — прошептала я. — Но тебе не обязательно считать меня другом, если это идёт против твоих убеждений. Мы прекрасно ладили и так. — Зачем я буду себе врать? — Иорвет пожал плечами. — Мои, как ты говоришь, убеждения не касаются друзей, они про другое. Дай же мне, наконец, рассказать, и ты поймёшь. В его голосе проскользнули нотки раздражения, я усмехнулась себе под нос — несносный вспыльчивый характер эльфа никакая дружба не сделает пушистым и мягким. Я снова приподнялась на локте, чтобы видеть его, и приготовилась слушать. — Гленн был как твой пират, только среди эльфов: отважный, хитроумный и настоящий сорвиголова. Жажда странствий довольно скоро заставила его покинуть дворцы и тенистые леса Дол Блатанна. Иорвет говорил. Он рассказывал, как отец, ещё будучи совсем молодым по меркам эльфов, путешествовал по миру, попадал в передряги из-за своего необузданного нрава, как участвовал в набегах вместе со скеллигскими пиратами, как едва спасся от казни в Каэдвене за то, что вступился за полуэльфку из портового борделя. О том, как обманул дриад Брокилона и бежал из их леса. — Подозреваю, что в Брокилоне у меня найдётся с десяток сводных сестёр, — усмехнувшись, добавил он. Возмужав, Гленн вернулся в Долину Цветов и с командой близких друзей пытался противостоять непрерывному и неостановимому захвату людьми эльфийских земель. Шоннохи, так они называли себя, что значит «Лисицы» в переводе со Старшей Речи, устраивали диверсии, сжигали дома и орудия труда людей, угоняли скот. Но всё было напрасно — пядь за пядью цветущие сады, живительные леса Дол Блатанна вырубали, превращали в разрытые поля. — Люди не уничтожили только сердце долины — «Звезду, отраженную в реке», дворец Feainne ar Aevon. Он стоит на плато, со всех сторон окружённом водопадами, и даже у dh’oine не поднялась рука разрушить его. Я был там много раз, и, несмотря на пару сотен лет запустения, весь Ард Дол по сравнению с ним не более, чем бледная тень, — голос Иорвета изменился: — Говорят, что Энид ан Глеанна восстановила дворец… Он задумался. — А легенды говорят, что всё самое прекрасное покупается лишь ценой великого страдания. Наверное, так оно и есть… Как бы то ни было, эльфы оставили Дол Блатанна. И мой отец ушёл тоже, одним из последних, а потом встретил Аэлирэнн — Деву из Шаэрраведда. Они были похожи, как огонь и пламя, и Аэлирэнн была ещё более отчаянной, чем Гленн. Она была ожившим духом войны, а отец всегда предпочитал добрую драку трусливому бегству. Ты знаешь, чем закончилась та война, и вскоре после казни Аэлирэнн отец вмиг из охотника превратился в преследуемую дичь. Как это знакомо… — потянувшись, Иорвет подкинул хвороста в костёр и отодвинул одеяло в сторону, чтобы не придавить высунувшийся из-под края любопытный росток. Путешествия Гленна превратились в скитания, удача отвернулась от него. Так бы путь мятежного эльфа и закон