я где-то в Веленских болотах, если бы его не выходила молодая травница. — Конопатая, круглолицая dh’oine, — неожиданно зло сказал Иорвет. Медленно выдохнул. Оправившись, его отец подался в Ард Дол, осел, остепенился. Женился на красивейшей эльфийке из древнего рода. — Ариэль, — едва слышно произнёс он. А потом там, в Ард Доле, родился он, Иорвет. — Я всегда походил на отца и печалил мать буйным нравом. Единственное, чему она смогла научить меня из всех так любимых ею искусств, так это игре на флейте. Всё остальное время отец учил меня сражаться. Это были счастливые дни… Шли годы, и Гленн всё больше замыкался в себе, всё чаще уходил в одиночестве надолго в горы. В тот день, когда Иорвету исполнилось сорок — практически совершеннолетие по эльфийским меркам, его отец исчез. — Мама ждала его всю весну, прошло лето, а осенью она угасла. Тоска иссушила её красоту, она скучала, не могла жить без него и не могла простить. В нём одном было столько жизни, что хватало на них двоих. Она ушла на остров Яблонь в одиночестве. Я молчала, на глаза навернулись слёзы. Иорвет тоже помолчал. — Я отправился искать его. Я был в ярости, я хотел выплюнуть ему в лицо всё, что думаю о нём. И я нашёл его в Велене, с умирающей от старости согбенной травницей на руках. Иорвет вдруг выхватил с перевязи на груди кинжал и всадил по рукоять в твёрдую землю. — Я кричал на него на её могиле. И знаешь что? Он не отвечал мне. Передо мной стоял сломленный старик, который ещё год назад был молодым эльфом! Я ушёл. Я плюнул ему под ноги и ушёл. Ту неделю я помню, как в тумане. Эльфам и так несвойственно много пить, но тогда в компании артели краснолюдов-плотников я пил, как краснолюд. Они потешались надо мной, как над забавной зверюшкой. И я не выдержал и вновь пошёл искать моего отца. Я любил его… Не смог перестать любить. Украдкой я вытерла рукавом глаза. Голос Иорвета стал едва различимым за потрескиванием костра, и ветви деревьев склонились, будто бы тоже прислушиваясь, и сплели вокруг нас зелёный купол. — Я снова нашёл отца. Ещё живого, привязанного к дереву, распотрошённого как рыбу. Он даже не сопротивлялся этим бандитам, и я застал только последний затухающий взгляд, будто бы он не умирал всё это время лишь потому, что ждал меня. Я не успел сказать ему… Я убил их всех до единого. И много других таких же после… Понимаешь, Яна, эти dh’oine убили его дважды! Сначала она убила его душу, и потом они убили его тело. Эта dh’oine убила мою мать. Отношения с dh’oine разрушили всё. И я поклялся… Понимаешь? — Понимаю, — прошептала я. — Я не успел сказать ему… — повторил Иорвет, опустил голову на скрещенные на коленях руки. Его спина сгорбилась, я встала и, обойдя костёр, опустилась на одеяло рядом с ним и несмело прикоснулась ладонью к его спине. Эльф не шелохнулся, и я обняла его за плечи. Я просто была с ним и чувствовала, что так правильно. Никакие слова не были нужны. Просто сидеть рядом, обнимать этого огромного страшного эльфийского мужика и молчать. Я ничего не сказала ему, когда на ближайшем дереве соткалось из тьмы видение привязанного к стволу окровавленного эльфа, точёными чертами лица до боли напоминавшего Иорвета. Фантом силился поднять упавшую на грудь голову, посмотреть на нас сквозь висевшие слипшимися сосульками длинные тёмные волосы. Наконец, ему это удалось, он исподлобья взглянул на меня зелёными Иорветовыми глазами и растаял в воздухе. Эльф шевельнулся. — Тебе надо поспать, моя очередь дежурить. Я отпустила его и вернулась на шкуру. — Не уверена, что смогу теперь заснуть, — пробормотала я и кивнула в сторону сумки Иорвета. — Сыграй? Он криво усмехнулся, достал флейту, подул в неё, покрутил в руках. — У этой истории было продолжение, когда я решил, что не повторю ошибок отца, и после долгих, очень долгих скитаний вернулся в Ард Дол. Я хотел осесть, хотел покоя. Но не смог, не выдержал. Чем это закончилось, ты знаешь, — Иорвет пробежал пальцами по телу флейты, вывел витиеватую трель, оборвавшуюся на высокой ноте. — Я слишком похож на него… — Да, слишком похож, — прошептала неслышно я, накрылась шкурой и отвернулась, чтобы он не видел моего лица. Из глаз текли слёзы, и я бесшумно плакала о маленькой конопатой травнице, и о себе, и о слове «друг», звучащем, как приговор. А флейта пела о любви — той, которая невозможна. ПУСТОШИ. Удушающие объятия леса Я ползла, отплевываясь от ледяной коричневой жижи. Руки по плечи тонули в грязи, я цеплялась за пожухлые длинные волосы травы. Они рвались в ладонях. Ноги всё глубже засасывало в чавкающую топь. Я рычала, стонала и ползла. «Раз, два, три, четыре, пять — будем в смерть с тобой играть», — отзывалось в ушах злым детским голоском эхо. След из сладостей привёл сюда, я видела впереди мою цель. — Иорвет, я иду! — захлебываясь, срывающимся голосом крикнула я. Передо мной разверзлась грязь, из неё вынырнула истлевшая грудная клетка, привязанная к спине сгорбленной водной бабы. Соски отвисших заплесневелых грудей чудовища касались воды. Грязь залепила глаза, грязь была везде. — Проснись же, bloede het! Проснись! — и вновь мои лёгкие разорвало, я вдохнула нашатырный запах. *Чёрт побери* Иорвет навис надо мной и тормошил за плечи. На языке был привкус крови — во сне я прокусила губу. Я затрясла головой, лишь бы избавиться от видения. — Что случилось? — спросила я, когда отдышалась. — Ты стонала и кричала во сне. Я пытался разбудить тебя и не мог. Начинало светать, костёр тлел, подёрнутый беловатым пеплом. Я сконцентрировалась — лес был недоволен. — Ты рассказывал страшные сказки? — Всю чёртову ночь! — гневно ответил Иорвет. — Только эти засранцы перестали вылезать! Я нащупала под шкурой полупустую фляжку, припала к воде. Сон оставил вязкое, как то болото, тоскливое послевкусие, и хотелось побыстрее смыть его с языка. Иорвет шагал по поляне, сжимая и разжимая кулаки. С подозрением я прищурилась на него. — А сказки точно были страшными? — А ты как думаешь?! — взорвался эльф. — Отборные зверства, кишки и кровь, от которых любой нормальный ребёнок уже давно бы навалил в штаны! Но что я могу поделать, если мне не страшно, ни от одной из этих дурацких страшных сказок? Даже в детстве не было страшно! А потом появился призрак водной бабы, а я даже близко про неё не рассказывал! Иорвет был возмущён до глубины души, как будто ему выдали группу детсадовской малышни, и вместо того, чтобы исполнять его приказания, они устроили весёлый кавардак. — Ну ты и нянька, — плеснула я ещё топлива в огонь праведного скоя'таэльского гнева, — не смог ради детишек хоть чего-нибудь испугаться! Аминорнам даже бабу пришлось из моего сна тянуть. — Посмотрим, какая из тебя нянька выйдет, vatt’ghern! — Иорвет фыркнул и полез в сумку за запасами мяса. — Следующая ночь твоя! Посовещавшись, мы решили, что ночью, когда лес был особенно требователен к историям и, если что-то приходилось не по нраву, насылал на спящих жуткие кошмары, разумнее будет идти, а отдыхать днём. Иорвет тут же принялся воплощать решение в жизнь и завернулся в одеяло, бесцеремонно расстелив его прямо поверх моей шкуры. Он уснул в тот же миг, как голова опустилась на мешок с вещами, я же, в этот раз в полной боевой готовности, не отвлекаясь на самоанализ и задвинув поглубже все ненужные мысли, нарезала круги вокруг костра и бормотала сказки, которые могла вспомнить. Попутно по частоте хлопков вылезающих новых побегов я пыталась анализировать предпочтения нашей целевой аудитории и вычислила в итоге, что днём аминорнам больше всего нравились русские народные сказки про животных. У кого есть дети, помнит этого добра достаточно, так что я шагала и рассказывала о выходках хитрой лисы, вечно голодного простодушного волка, глуповатого, но доброго медведя и всеми обижаемого зайца. Над поляной висела зелёная пыль. *** От непрерывного говорения в горле пересохло. Мы шли уже несколько часов. Я достала флягу, внутри громыхнул камешек — подарок Юланнэн — и на язык скатилась последняя капля воды. Иорвет протянул свою, я отрицательно замотала головой. — Как думаешь, сколько нам ещё идти по этому лесу? — севшим голосом спросила я. — Я рассчитывал, что мы пройдём его за один дневной переход, — эльф присел близ ствола аминорна, разгрёб пальцами листву у корней, озадаченно нахмурился. — Интересно… — я прикоснулась к каплевидному наплыву коры на дереве около Иорвета. — Я видела точно такой же чудной нарост на аминорне у стоянки. Ещё подумала, что он похож на нос гнома из подземелий у пещеры Скрытого. — Тут тысячи деревьев, ничего удивительного, — не оборачиваясь, ответил он. Я моргнула. Нарост больше не походил на нос гнома — теперь он был в виде раздувшейся картофелины. В растерянности я ещё раз провела пальцами по бугристой коре. Похоже, что недостаток сна или же удар по голове (либо и то и другое вместе) играли с моим разумом злые шутки. — У гномов не такие носы, — бросил, подойдя, Иорвет. — Однако нам не помешало бы найти воду. Он снова огляделся, определил направление и зашагал вперёд. Лес расступался перед нами, будто бы показывал дорогу, оберегал от тесной чащи. Тончайшие зелёные нити с мелкими перистыми листьями опутывали стволы. Я сорвала один листок и растёрла в пальцах, ощутив знакомый пряный травяной запах. Лоза духов. Странным был этот лес, будто аминорны вытеснили из него всякую жизнь, пустив в сожители только лозу духов: одни и те же одинаковые раскидистые деревья, оплетённые паутинами лозы, да бесконечный ковёр рыжих опавших листьев, оживляемый лишь пушистой, расцветающей вокруг нас зелёной дорожкой ростков. — Рассказывай дальше, — сказал Иорвет. — А? Что? — задумавшись, я потеряла нить истории. — Тебе надо поспать, vatt’ghern, — он внимательно посмотрел мне в лицо, — скоро ночь. — Вода! — воскликнула я и показала на дерево впереди. По стволу, откуда-то изнутри, перекатываясь по бугоркам коры, сочилась прозрачная жидкость. Я макнула в неё палец, лизнула — слегка сладковатая вода отдавала берёзовым соком. — Не знаю, откуда это взялось, но пить можно, — решила я и прислонила к коре горлышко фляги. — По-моему, лес решил вознаградить нас за сказки. — Лучше бы вознаградил