орвета остановились на мне. — Мы не для того сюда пришли, Яна. Яна, Яна, Яна… Сердце ёкнуло. Понимает ли он, как действует на меня моё же собственное имя, сказанное его голосом? Он ни за что не должен этого узнать. Я для него друг, боевой товарищ. Вдруг вспомнился взгляд Бьянки, брошенный тайком на своего командира, который я ненароком перехватила в Каэр Морхене — отчаянный, полный жажды и невысказанных слов. Только не это! Секунды изнанки убегали. Быстро поцеловав преданную волчью морду, я встала. Иорвет задрал голову и поднял руку, показывая мне вверх. Неба не было. Мы находились внутри исполинской сферы, слегка колышущейся в такт дыханию, густо покрытой изнутри шевелящимися отростками аминорновых деревьев. Спиралью по внутренней поверхности сферы шла яркая дорожка, и местами, словно бусины, на ней были нанизаны сияющие круги. — Так мы шли, — Иорвет повёл рукой вдоль дорожки и указал на круги, — а это стоянки у костра. Пока изнанка не побледнела, мы ходили, пытаясь высмотреть хоть одну прореху или отверстие в сфере, но безуспешно — она была абсолютно замкнута, мы были заперты внутри. — Есть идеи? — спросил Иорвет, когда мы вернулись на засыпанную листьями поляну. — Нам надо пережить ночь, — в задумчивости я обошла вокруг костра, чувствуя зарождающуюся с приходом вечера тревогу в груди. Иорвет сложил ветки шалашиком, и моей силы едва хватило, чтобы зажечь огонь. — Помню, ты была недовольна моими страшными сказками — твой выход, — мрачно распорядился эльф. — Только умоляю, без волков и лисиц, нет уже сил это слушать. Аминорны поддержали Иорвета подбадривающим подрагиванием листьев. Я задумалась, вспоминая истории, что пугали меня в том мире, и села у костра. Заговорила. Лес перестал скрывать от нас свою волшебную сущность, и скоро по поляне заскользил, не касаясь земли, гроб с панночкой, которая медленно с прямой спиной садилась, а потом укладывалась обратно. Из леса вышел Пирамидоголовый монстр — ужасающее воплощение чувства вины и неосознанной жажды наказания Джеймса Сандерленда, убившего свою жену. За монстром тянулся, вспахивая лесную подстилку, гигантский нож. Пирамидоголовый обошёл поляну и остановился за спиной у Иорвета. Эльф оглянулся, усмехнулся. Мне очень хотелось его напугать, но Иорвета ничто не брало. А вот аминорны всячески показывали свое расположение, и вызванные мною привидения становились всё менее эфемерными и уже не растворялись в воздухе, как вчера. Я пустила в ход тяжёлую артиллерию и принялась пересказывать «Кладбище домашних животных». Попутно пришлось пояснить историю освоения Америки, рассказать об индейских племенах, населявших её задолго до прихода белых людей. У меня самой от страха волосы вставали дыбом, когда я расписывала древнее кладбище индейцев племени микмаков, на котором чикагский доктор, несмотря на все предупреждения друга, похоронил любимого кота дочери, погибшего под колесами грузовика. Горло свело спазмом, когда из мрачного, тёмного леса к костру заторможенной походкой подошёл, припадая на лапы и держа голову под странным углом, неопрятный кот. В воздухе запахло гнилью. Иорвет отогнал кота веткой, тот зашипел, выгнув спину, ветка прошла сквозь его тело. Я рассказывала дальше: как сошедший с ума доктор похоронил на индейском кладбище маленького сына, и злобный дух вендиго вселился в тело ребенка и убил жену доктора. И что тот в безумии утраты, надеясь её воскресить, отнес труп на кладбище микмаков. — Дорогой, — сказал скрипучий и какой-то недобрый голос, и на плечо Иорвета легла женская рука. Эльф подпрыгнул на месте, молниеносно выхватил меч и рубанул призрака. Одновременно по всей поляне триумфальным фейерверком выстрелила зелёная пыль, словно все аминорны только и ждали, пока он хоть чего-нибудь испугается, и теперь рассыпались в бурных овациях. Измазанные в земле губы женщины скривились. Иорвет, тихо матерясь, пересел на мою сторону костра подальше от мертвечихи. Неожиданно тьму прорезал истошный петушиный крик. Начало светать. Панночка затравленно огляделась, сидя в своём летающем гробу, Пирамидоголовый отступил спиной вперёд в глубь леса, и остальная нечисть стала бледнеть, пока все они не растворились в воздухе. Я перевела дух, но, как оказалось, преждевременно — на ветках аминорнов вдруг с неимоверной быстротой стали выпучиваться алые пузыри, которые росли и превращались в яблоки, и скоро все деревья вокруг были увешаны ими. Стволы заблестели от льющегося прозрачного сока. Послышался шелестящий гул бесчисленных лапок, и со всех сторон к нам начали стягиваться толстые белые кролики. Они останавливались на границе поляны, но сзади напирали следующие, подминали под себя. Иорвет выругался. — Ты хочешь, чтобы лес удушил нас своей любовью? — прошипел он мне. — Я просто старалась рассказывать хорошие истории, — озираясь, оправдывалась я. — Ты перестаралась, — отрезал Иорвет. Мы спешно подхватили сумки и зашагали, не разбирая дороги и распихивая ногами толкущихся кроликов, и, конечно, через полчаса ходьбы вышли к костру опять. Поляна была чиста — ни яблок, ни аминорновых побегов, ни кроликов. Иорвет снова скинул сумку. Измученные бессонной ночью, мы молчали. Ненасытные аминорны требовательно шелестели листвой. Иорвет сел, достал трубку, не спеша набил. Расстелив шкуру, я улеглась на спину, сложила руки за головой и наблюдала за уплывавшими в серое небо завитушками дыма. И не заметила, как уснула, а проснувшись, обнаружила Иорвета, сидящего рядом в той же позе. Его остановившийся взгляд был прикован к моему лицу. Он вздрогнул, поднёс к губам потухшую трубку. Лицо его было усталым и бледным, а вокруг зеленела аминорновая поросль. — Почему ты не разбудил меня? — Тростниковые люди как-то возвращались отсюда, — будто не услышав вопроса, сказал он осипшим голосом. — И нам пора. — Худшее, что может случиться, так это то, что мы будем ходить здесь, пока аминорны не прекратят размножаться и не станут обычными деревьями, — сказала я и протёрла глаза. Начинало темнеть, я проспала весь день. — Нет, — Иорвет поднёс к табаку огонёк, глубоко затянулся, исподлобья бросил на меня мрачный взгляд и выпустил густое облако дыма. — Я сойду с ума раньше. Идей не было. Я лежала и смотрела в небо. Чтобы хоть как-то разбавить гнетущую тишину и разогнать охватившее нас оцепенение, я принялась вслух вспоминать, что успел сказать Хонза про аминорновый лес. — Особые сказки! — воскликнули мы одновременно. Иорвет закашлялся, глаз его мстительно заблестел. Поднявшись, он достал нож и подошёл к ближайшему дереву. — Дьявол знает, что это за сказки! Попробуем поговорить по-другому, — он приложил острие ножа к коре с таким видом, будто это было горло врага. Нажал. Хлестнула ветка, и на губе Иорвета выступила алая капля. Он замахнулся ножом. — Стой! — закричала я, — ты нас угробишь! Лес ощерился колючими ветками. Иорвет тяжело дышал, опустив нож. — D’yaebl! — эльф стёр с губы кровь. — Тогда я сожгу этот лес, если мы сегодня же не выберемся отсюда! Нацелившиеся в нашу сторону ветки переплелись, образовав вокруг поляны сплошной забор, а сухие листья аминорнов, устилавшие землю, на глазах потемнели, набухли влагой. — Всё бесполезно, — Иорвет вернулся к костру, опустился на землю. — Чёртов лес слишком нас полюбил. — Особые сказки… — задумчиво повторила я. — Что это должно быть такое, чтобы аминорны сами захотели отпустить нас? — Не знаю, — он сжал руками голову. — Какие-то сказки, которые будут так неприятны лесу, что ему захочется, чтобы мы ушли, несмотря на всю любовь. Я смотрела на Иорвета. А что, если и правда? Лихорадочно заработала мысль. — Ты гений, — прошептала я, — чёртов эльфийский гений. Я полезла в сумку и, покопавшись, достала миниатюрную деревянную лошадку, выструганную Лето. Спрятала в ладони. — Жил был Змей, — начала я, и аминорны незамедлительно сменили гнев на милость и радостно затрепыхали листьями, сплетённые ветки чуть распустились. — И не было на всем Севере существа ужаснее, потому что был он столяром. Он пытал и убивал дубы и сосны и вытачивал из их тел шкафы, кровати и даже табуретки. Ни к одному дереву не было у него жалости. По лесу прошёл шелест, деревья будто отпрянули. Иорвет поднял голову и, прищурившись, с интересом посмотрел на меня. — В ту пору заболела в королевстве юная принцесса, и чтобы порадовать её, король приказал Змею изготовить самую прекрасную игрушку, и чтобы была она крохотная, но как настоящая. Для этого подходила только древесина аминорнов. А у Змея не было нужного инструмента для такой тонкой работы. Пошел он к гномам, те послали его к колодцу желаний. «Если скажешь в колодец то, чего боишься больше всего на свете, он даст тебе инструмент». Пришёл Змей к колодцу, наклонился над ним и прошипел: «Больше всего в жизни я боюсь попасть на перевал Эльскердег». Но не заметил столяр, что рядом с колодцем росла молодая берёзка, которая всё слышала. Змей взял инструмент и ушёл. Вокруг наступила полнейшая тишина. Листья больше не шевелились, лес замер, не дыша. Я громко и заунывно продолжила: — И решили деревья, что нужно отомстить Змею и выкинуть его на перевал. А тот тем временем срубил под корень молодого аминорна и расчленил острой пилой. Наслаждаясь новым инструментом, убийца соскабливал с полена мягкую свежую кору… — Вгонял лезвие в источающую сок живую древесную плоть, — с кровожадным выражением на лице подхватил Иорвет, оглядевшись по сторонам. — О да! Он выпотрошил нежную сердцевину, воздух наполнился смрадом свежих опилок. А потом погрузил изуродованное тело в чан с кислотой… По земле прошла дрожь, нас подкинуло на месте. — Змей приступил к вырезанию деталей, глубоко вгрызался в плоть, сверлил дырки, вбивал острое долото. Он издевался над трупом, пока не сделал это — отвратительное изделие извращенного садиста! Я высоко подняла руку с деревянной лошадкой, чтобы лес увидел её. Затрясло, земля конвульсивно содрогалась и вспучивалась под ногами, со скрежетом и скрипом острые концы веток нацелились в нашу сторону. Поняв, что медлить нельзя, я прыгнула, складывая на ходу Усиленный Квен, и вцепилась в Иорвета руками и ногами. Поляна в спазме сплющилась, и оранжевы