гу не думать о том, что каждый из них мог бы жить ещё столетия. Умереть на тридцать или сорок лет раньше — такая мелочь. Но умереть на двести лет раньше — несправедливо. — Зачем же ты тогда воюешь? Зачем ведёшь за собой умирать? Я уверена, что ты сумел бы договориться, чтобы в Ард Доле приняли и тебя, и скоя'таэлей… Полей. Отстегнув с пояса флягу, он плеснул воды мне на ладони. — Всех не уведёшь. А отсиживаться в благословенной долине и рисовать натюрморты, пока dh’oine вырезают последних эльфов, предательство. — Значит, всё-таки продолжительность жизни не главное. Что у людей, что у эльфов главное — зачем жить эту жизнь. — И это разные зачем, разный смысл. Если ты можешь жить столетия, ты мыслишь столетиями, даже если знаешь, что завтра можешь умереть. Люди же как ночные мотыльки. Они знают, что с первыми лучами солнца упадут бездыханными, и поэтому бьются бессмысленно о лампу всю ночь напролёт, всю свою короткую жизнь, не задумываясь о том, что будет дальше. Жажда жизни… — он презрительно скривился. — Близкая смерть не делает жизнь людей бессмысленной! Наоборот, она придает ей смысл. — Я этого не замечал! — Как и не замечал у эльфов, попивающих вино у себя в Ард Доле! — Эльфы живут не только в Ард Доле. Но цели на свою жизнь эльф и человек ставят разные, даже если смерть забирает нас раньше времени. Планирование жизни эльфа — сотни лет, человека — десятки, твоё — до момента возвращения в твой мир. И если я сейчас шевельну рукой, и ты вдруг упадешь со стены… — Твоё самое долгосрочное эльфское планирование тут же полетит к чертям! — Почему это? — Вдовствующий эльф, думаю, весьма ценен на местном брачном рынке. — Ну хорошо, — ухмыльнулся он, — предположим, я убью тебя по возвращении из Зеррикании… — Ты бы вслух таких вещей не говорил. Многие благоверные мужья внезапно и скоропостижно умирают во сне вместе со своими великими долгосрочными целями. Иорвет рассмеялся, и лицо его под жарким солнцем казалось юным и летним, и в этот момент весь он был юным и летним, как мальчишка, у которого впереди вся жизнь, то есть вечность. — Женитьба — это гораздо веселее, чем я думал. — Да уж, обхохочешься, — мрачно сказала я. — Пойдём, нам надо ещё успеть расспросить Тэю. ПУСТЫНЯ КОРАТ. Если любишь — отпусти Волнуясь, я наматывала круги по комнате, где Хранительницы впервые приняли нас, и то поглядывала в окно на Рэю, выгуливающую Ненину во дворе с фонтаном, то исподтишка наблюдала за Иорветом, который дотошно выспрашивал Тэю об отце. Что-то неуловимо общее было в этих картинах, отчего волнение только усиливалось и щемило сердце. Рэя — лучший боец отряда и ветеран нескольких войн, присела перед старушкой, заботливо завязала распустившуюся на сандалии ленту и подобрала выпавший из слабых пальцев цветок. Улыбнулась Ненине, и её непривлекательное, будто выбитое из камня свирепое лицо озарилось нежностью, черты смягчились, и в лучах закатного солнца на фоне подсвеченной золотом листвы она показалась красавицей. — Если он не был согласен с женой, как настаивал на своём? Что говорил? Молчал? Как он молчал? — доносились вопросы. Иорвет расспрашивал о мельчайших подробностях взаимодействия супругов, и было удивительным, как глубоко он копал и как чутко понимал нюансы. Как они ссорились, как мирились, как говорили о любви — он хотел знать всё. Нужно было быть необычайно восприимчивым созданием, чтобы хотя бы быть в курсе существования таких тонкостей. Тэя злилась, огрызалась, но он заставлял её вспоминать детали жизни родителей, о которых она, будучи погружённым в себя подростком, а позже занятой молодой женщиной, даже не задумывалась. — Пора! — сказала я, увидев поданный Рэей знак. Пока та отвлекала подопечную, Иорвет пересёк двор и скрылся за дверью в покои старой Хранительницы. Мы с Тэей ждали, и, наконец, Ненина, не желавшая уходить со двора, проследовала к себе, а мы заняли привычные места за пологом. — Я знаю тебя! Я читала обо всех твоих подвигах! — Ненина повисла на моей руке. — Ты Зена — королева воинов, ты заморозила смерть, помогла драконам сжечь людей и освободила Ледяного Левиафана! О Великий Драйк Кин, Они вспомнили обо мне! Со всеми хитроумными манёврами и затянувшейся прогулкой мы едва не пропустили закат, и Ненина уже начала заговариваться, когда я в своей немного растерявшей блеск и краску жёлтой кольчуге предстала перед ней. — Видимость — это кажимость, Зена, а облака не станут небом, — сказала Ненина и, демонстративно отвернувшись от Рэи, вложила сухую руку мне в ладонь. Пальцы её дрожали. В спальне она снова заперла дверь на щеколду, проворно склонилась и заглянула под кровать. Сердце провалилось в пятки, однако Ненина, не заметив ничего подозрительного, выпрямилась и позволила помочь с приготовлениями ко сну. На этот раз я решила экономить порошок и заранее, как того требовал ритуал, лишь сдула несколько крох с ладони на подушку. Ненина не засыпала. Она беспокойно ворочалась, привставала на локтях, заглядывала мне в лицо, и я начала опасаться, как бы она не забыла, кто я такая. Подражая Рэе, я терпеливо и нежно успокаивала её, пока, наконец, устав от метаний, старая Хранительница не затихла под простыней. Время шло. Я макала палец в мешочек и щелчками сбивала порошок над кроватью. Штора шевельнулась, оттуда показалась тень Иорвета. Я замахала руками, что ещё не пора, и в этот момент кулаки Ненины сжались, и Кабус начал воплощаться. В спешке я сыпанула добрую половину оставшегося порошка. — Надеюсь, ты усиленно думала, жёлтая чудо-женщина, — Кабус чихнул, и изо рта разлетелось облачко призрачной пыли. Он выпучил глаза: — Зачем ты приволокла этого Тарзана? Иорвет подошёл и с интересом рассматривал демона и спящую Хранительницу. — План такой, — сказала я. — Ты разбудишь Ненину, а Иорвет уговорит её отпустить тебя. — Посмотри на него, малышка, — Кабус скорчил рожу, — даже старая карга не клюнет на него. И это всё, что ты смогла придумать за восемьдесят шесть тысяч семьсот двадцать девять секунд с нашей прошлой встречи? — Я тебе говорила, — я обернулась к Иорвету и развела руками. — Давай не будем терять времени и сразу перейдём к запасному плану, — эльф кивнул на мой серебряный меч. — Ты слишком рано слез с пальмы, абориген, придержи свои дремучие инстинкты! — воскликнул Кабус и развернулся ко мне: — Я буду общаться только с тобой — ты симпатичнее, и я знаком с тобой дольше. Говори, мои уши слышат только тебя! — Я уже всё сказала. Будет ли Ненина видеть нас, когда ты её разбудишь? — А надо? — заволновался демон. — Она может только слышать, да и то лишь смертных. Если бы она могла услышать меня, я давно бы уломал её без помощи всяких громил. — Отлично! Значит, как только я махну рукой, ты разбудишь её, и остальное сделает Иорвет. Если у него не получится, я тебя убью. Так что в твоих интересах нам помогать. — Ты ничем не лучше его, — пробурчал Кабус. — Гремучие змеи небось убираются на другую сторону дороги, завидев тебя. Я готов. Иорвет присел на пол у изголовья кровати, я развеяла ещё порошка и махнула рукой. Кабус переполз выше по груди спящей, глубоко вдохнул и дунул в лицо. Ненина открыла глаза. — Здравствуй, Нени, — Иорвет прикрыл веко и заговорил с расстановкой, слегка растягивая слова. — Карел, я слышу твой голос! Мне столько надо сказать! — Я здесь, любовь моя, — голос Иорвета был мягким и бархатистым, и я с тоской подумала, что отдала бы всю свою здешнюю жизнь за то, чтобы он сказал эти слова мне. — Когда ты умер, я поняла… Но ты же не умер, правда? Ты говоришь со мной! — Ненина ударила кулаками о постель, дёрнув Кабуса за ногу. — Я мёртв, Нени, но вернулся, потому что нужен тебе. — Я должна сказать… Я была плохой женой. Все годы, что мы были вместе, я не ценила тебя и так жалею об этом. Мне мало того времени, — Ненина содрогнулась, и из глаз покатились слёзы. — Ну давай, давай! — вскричал вдруг Кабус. — Налей ей сладкой водички в уши, чтоб она размякла! Иорвет с яростью уставился на демона. Я демонстративно потянулась к мечу, Кабус зажал ладонями рот. — Это время было, и оно было нашим, — Иорвет закрыл глаз и стал слегка раскачиваться, вводя себя в подобие транса. Слова лились размеренно. — Оно навсегда со мной. — Помнишь, как мы ездили в Сандаре? — на лице Ненины появилась слабая улыбка. — И попали в песчаную бурю. — И отбились от каравана, но нашли озеро. — А я наступила на рогатую гадюку, и ногу раздуло, как дыню. — И ты не могла ходить, не могла командовать. Рядом не было твоих бойцов, и некуда было бежать, некого спасать. Ты была только моей, Нени. Я помню каждый тот день. — Я была счастлива там, Карел, на нашем озере, — едва слышно проговорила она. — Я был счастлив всю жизнь рядом с тобой, — ответил Иорвет. Губы Ненины опять страдальчески искривились. — Ни разу за все годы я не сказала, что люблю тебя. Я думала, что моя любовь предназначена высшему существу, и не замечала того, кто был рядом. В горе и радости, длинными ночами и каждый ясный день. Ты бы знал, как это меня мучает! — Нени, Нени, — эльф открыл глаз и посмотрел на меня. — Ты моя девочка — с блистательным умом, которая решала сложнейшие задачи, которая побеждала сильнейших врагов, но не замечала того, что всегда было рядом. Всё это время я знал, что ты любила меня, даже если ты сама этого не понимала. Мы смотрели друг на друга, и кроме его лица, вся эта комната, Ненина, Кабус стали вдруг размытыми и нереальными, как наваждение. — О, Карел, — Хранительница сжала зубы, из груди вырвались рыдания, демон подпрыгивал на её животе. — Когда ты обнимала меня… Редко, но моё сердце билось в тот миг только для тебя. Когда ты смотрела на меня утром, только открыв глаза. Когда ты осыпала меня колкостями. Я знал, что так ты говорила мне: «Я тебя люблю». Кровь бросилась в лицо, в ушах зашумело. — Мне не хватает тебя, Карел. Останься, прошу. — Ты знаешь, что это невозможно, me minne, — Иорвет вздрогнул, отвел взгляд и поправился: — это невозможно, любимая. Мы из разных миров. Позволь мне уйти, Нени. Безумная, иррациональная надежда рухнула вместе с наваждением. Я опомнилась и рассыпала над Кабусом остатки порошка. — Я не могу отпустить тебя, — прошептал