озоном и нагретым пластиком. Через круглое окно видно город. Добрые тётушки терпеливо ксерят на этих монстрах конспекты. У нас с подругой обмен — она мне красиво написанные лекции, я решаю ей все задачи. — Каждая пропозициональная формула равносильна некоторой дизъюнктивной нормальной форме и некоторой конъюнктивной нормальной форме, — я открыла глаза. Каикуму снова вылил остатки жидкости из моей чашки в сосуд. Жидкость стала прозрачной. Глаза туземцев — тех, кто сидел в первых рядах — округлились. В тишине вдруг протяжно и тоскливо заплакала женщина. — Последняя истина! — мрачно изрёк Каикуму. Я вновь сделала глоток. Огни снова закрутились, накрыло воспоминаниями. Вот мы прячемся на лестнице, звонок на пару прозвенел. Мы целуемся, его руки ныряют под мой толстый свитер, который я ненавижу, но что поделать — зима, а в аудиториях колотун, да и выбирать особо не из чего. Мои пальцы скользят по его шее, по спине. Моя первая любовь, будь она неладна. Я вздрогнула, открыла глаза и увидела, что Иорвет пристально смотрел на меня всё это время, в его единственном глазу плясали отблески факелов. — Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере, — многозначительно сказала я. Никогда ещё мои математические познания не производили такого взрывного эффекта. Лишь только вода стала прозрачной в третий раз, вслед за той несдержанной туземкой завыли, набирая звук, другие женщины. Глухим ропотом им вторили мужчины. Вожди, приблизившись, почтительно склонились. Ещё чувствуя головокружение и всплески обрушившихся обрывков воспоминаний, я встала с колен и с гордо поднятой головой зашагала обратно в дом жреца. *** — Ночь будет долгой, — задумчиво произнёс Хонза, наблюдая, как вереницей в хижину входили туземцы, приносившие блюда с едой и вязанки тростника на постели нам с Иорветом. — Попируем напоследок. На дощатом полу в центре комнаты женщины расстелили пёструю ткань, разложили плотные подушки. На скатерти теснились плетёные плошки со снедью. Я с подозрением косилась на еду — есть хотелось ужасно, но не хотелось невзначай присоединиться к каннибалам. Хонза хохотнул. — На человечину не надейся, тростниковые люди, в отличие от других тутошних племён, культурные — едят её только по делу. — Тростниковые люди? — переспросила я. — Да, так их звали другие по ту сторону гор. Они всё делают из тростника: пекут коренья, давят масло, сироп выпаривают, посуду с мебелью плетут, крыши кроют, — жрец обвел рукой избу. — Притащили семена на Пустоши, на болотах рядом растят. А мясо — это киоре, крыса местная. Я узнала в запечённых тушках тех животных, что ловили мы c Иорветом. Туземцы один за другим вышли из хижины и, судя по звуку, заперли дверь снаружи. Иорвет опустился на подушки, поднёс к лицу и понюхал варево с кусочками зелёных стеблей. — А теперь, жрец, — последнее слово эльф произнёс с издевательским нажимом, — рассказывай с самого начала. Хонза скинул капюшон и повалился на подушки рядом. Цепкая рука ухватила жареную лапку с коготками, и зубы впились в мясо. — Что же, коль коротать последнюю ночку, так слушайте, дети мои, — торжественно начал он, потом хихикнул, выражение лица опять изменилось. Этот человек менял маски так же легко и непринуждённо, как, по слухам, придворные дамы перчатки. — Страдаю я тут уж три года в вынужденной эмиграции, из-за несовместимости моего характера с характером властей Темерии. — Бежал после битвы под Бренной? — спросил Иорвет. — Слыхивал я про побоище под Старыми Жопками, что войну перевернуло, про Бренну не слыхивал. А бежал я ещё до Жопок, пока они не начались, получается, — Хонза хохотнул своей шутке и продолжил: — Как в Вызиму на сбор пришел с компашкой одной, посмотрел вокруг, так родными трущобами и утёк. Где я и где все эти вояки? В карты сыграть или дельце провернуть — это завсегда. А пику в руках держать и дохнуть на поле в грязи — увольте. Он достал из складок мантии бутылку, сделал пару глотков. — Шёл я оттуда долго. Таких, как я, бежало — немыслимо, да и дорога не сахар — деревни в огне, сытыми лишь трупоедов видал. Но, так или иначе, госпожа моя удача ручкой своей мягкой прикрывала, в обиду не давала. Покуда короли земли пилили, добрался я до Гнилого Урочища, и повстречался мне там монах с грузом до Цинтры. Охраны у него и не было уж к тому моменту. Ну, партеечка-другая, м-м-м… то-сё, так с утра и телега с грузом и одежды монашеские в полном моём владении были. Я уж думал, загоню груз-то, сундуки открыл, а там — твоя бандитская рожа, — Хонза обвёл рукой стены, показывая на постеры. — Четыре грёбаных ящика с портретами, ещё туссентской типографской краской пахли, как помню. Их бы и бросить, но у меня правило — что в руки попало, то и цени, не то душечка-удача спину покажет. Снаружи послышались звуки. Я отложила сладковатый корень, встала и подошла к крохотному, в брус высотой, квадратному оконцу в стене. Туземцы собирались вокруг костров, многие держали в руках узкие барабаны и выстукивали ладонями ритм. — Танцевать сегодня будут, — подтвердил Хонза. — Так о чём это я? А, об удаче. Помню, ещё пацанёнком пристроила меня матушка в лечебницу Святого Лебеды в Вызиме горшки выносить. «Хонзик, — говорила она, — надо приучать тебя к добродетельным делам». Я, не будь дурак, что мне в руки попало, то и использовал. А тот трактирщик судье потом кричал, что я ему пиво продал, которое мочой отдавало. Какого чёрта?! Почему отдавало? Это и была настоящая моча! Я помимо воли расхохоталась. Иорвет полыхнул на меня взглядом и посмотрел на Хонзу так, будто тот был навозной мухой. — Ближе к делу, ночь не бесконечная. — Ну, так по Пустошам я проехал без инциденций, но заловили меня, как и вас, тростниковые люди. Я пошукал туда-сюда, у них как раз старый вождь помер, не выдержал перехода. И были они такие неприкаянные, такие несчастные! Ждали знака, чтоб с предками своими воссоединиться. Ну, я и дал им этот знак, тут сундуки с твоей рожей и пригодились. Я дал им Мессию! Но кто, твою мать, мог подумать, что знак этот исполнится? — Как они поверили тебе? Почему не проверили зельем правды? — удивлённо спросил скоя'таэль, скользнув взглядом по плакатам со своей физиономией. Хонза усмехнулся, покровительственно посмотрел на Иорвета. — Э, брат. Для того, чтобы во что-то верить, вовсе не обязательно знать, что это правда. — Ты не мог придумать какую-нибудь другую теорию? Чтобы не надо было идти на встречу с предками? — Так не работает, сидх. Я лишь приукрасил то, во что они верили и так. Ритм за окном набирал обороты. В свете костров изгибались полуобнажённые тела, женщины скинули накидки и кружились, притоптывая, вокруг их ног летали юбки. Я осторожно толкнула дверь, она и правда оказалась запертой снаружи. — Ты не обманывайся, что мы тут жрецы, мессии и пророки. Мы — пленники. Недостающее духовное звено в пищевой цепочке великого бога огня Тукаитауа. Первыми к нему на встречу отправятся женщины, следом мужчины, потом мы с пророчицей, потом Мессия, а потом уж вожди. Они главные тут — три брата, сыновья того помершего вождя. Очень эффективные ребята. Мне бы такую ганзу, да в Новиграде, — он мечтательно закатил глаза. — Да и всё их племя, как единый организм: как ушли из пустыни, так и живут ради одной цели. Вы заметили, что среди жителей нет ни стариков, ни детей? — И куда они их девают? — шёпотом спросила я, тут же пожалев о вопросе. — Ну как вам сказать. Не будем портить аппетит, — Хонза опять присосался к бутылке. — Ради какой цели они живут? — я не представляла себе, ради чего можно было бы пойти на неназванные, но явно ужасные жертвы, это не укладывалось в голове. — Встретиться с Тукаитауа, воссоединиться со своим богом. — Да что это значит — воссоединиться? — воскликнула я. — Отдать свои души, сгореть, — потерянно ответил Хонза. — Огненный бог их, Тукаитауа — жадная сволочь. И злобная. Его ещё умаслить надо, чтобы он душеньки принял. Вы думаете, откуда культисты Вечного Огня свои идеи спёрли? — Я об этом не думаю, — презрительно сказал Иорвет, отставляя чашу с водой. — А зря. То, что цепляет сердца, как раз живёт в верованиях таких вот диких племен. Остальное дело техники — упаковать идею, продать кому надо да использовать, как следует. Хонза поднялся и направился к отгороженному стенкой помещению в углу дома. — Отолью, — пояснил он, — никуда не расходитесь! Мы с Иорветом переглянулись. — Какая-то феерическая срань, — убеждённо констатировала я. — И это только начало нашего пути, — устало прикрыв глаз, подтвердил Иорвет. — Пробьёмся, — не очень уверенно проговорила я, рассматривая его лицо. В свете лампад тени от высоких скул контрастно ложились на впалые щёки, очерчивали жёсткую линию губ. Я вздохнула. Иорвет подвинулся ближе. — Дай посмотреть, — он взял мою руку с браслетом. Перчатку я уже стащила, но вытянуть кисть сквозь металл, плотно обхвативший запястье, так и не смогла. На ладони печальными бежевыми линиями еле-еле вырисовывался мой знак. Иорвет ощупал браслет, приблизил лицо к ладони. — Тут есть паз для ключа. Какого-то очень хитрого ключа, — наконец, промолвил он. Хонза, поправляя штаны, показался из отхожего места. — Как снять браслет? — резко спросил у него Иорвет, не выпуская мою ладонь из рук. Его пальцы были тёплыми. — Да я ж тебе говорю, колдунов тут не встречалось. Может, у моих ребят и нет ключа, зачем? Сжёг бабу, руку отрубил, вот тебе и браслет. Я чертыхнулась. — Браслет после этого нужно открыть, чтобы использовать снова. Значит, должен быть ключ, — Иорвет пристально смотрел на Хонзу. — Знать про ключ не знаю и видом не видывал, — упёрся тот. — Ладно, с этим разберёмся позже, — Иорвет отпустил меня и повернулся к жрецу. — Рассказывай, что будет завтра, весь ритуал, шаг за шагом. Хонза откинулся на подушках и заговорил. *** — Камень, ножницы, бумага, раз, два, три, — сказали мы хором, я выкинула ножницы, а хитрый эльф камень и со счётом четыре-два победил меня. — Чёрт. Чёрт-чёрт! — я подошла к земляной яме в полу уборной. Глубокую дыру в земле пересекала хлипкая доска, а внизу, присыпанное тростниковыми листьями, вспучивалось, собственно, содержим