мной. Мы глядели друг на друга мгновение, вокруг была темнота и только мы, в неверном свете пламени. Иорвет опустил взгляд. — Забудь, что я сделал и сказал сегодня. Просто забудь. ПУСТЫНЯ КОРАТ. Живительная какпопала — Нет, — ответила я. — Тебе так нравится говорить мне «нет»? — он криво усмехнулся и посмотрел исподлобья. — Нет! Иорвет… — Нет. Не говори ничего, от слов только хуже. В крепости я сказал, что мне нечего сказать тебе. Теперь есть, — он встал, прошёлся взад-вперёд, и по куполу заскользила его тень. Сел опять у костра. Помолчал, а потом заговорил медленно, отстранённо. — Не так давно я и мои эльфы жили с одной целью — протянуть хотя бы ещё один день, вырвать его из зубов этого мира. В Вергене всё изменилось. Мы сделали это. И ты. У меня, у скоя'таэлей вдруг появилась жизнь. Просто жизнь… — Иорвет замолк опять, подвинул сапогом в огонь выпавшую ветку. — Я расслабился. Я забыл, что чудес не бывает, что заигрывать с судьбой — дрянная затея. Забыл и о том, что хорошо умею выживать, но не жить. Жизнь даёт надежду, а надежда — обманчивое, опасное чувство. Она заставляет верить в невозможное, заставляет ошибаться. Я ошибся и получил горькую пилюлю из правды… Что же, говорят, что правда лечит. Я был неправ сегодня — всё ещё не хотел поверить в неё до конца. Поэтому прошу — забудь и не говори ничего. Я до боли закусила губу и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Было очевидно, что любые попытки оправдаться сделают только хуже. Убедить его могла лишь правда из простых трёх слов, но сказать их было и страшно, и невозможно. Для Иорвета стал горькой пилюлей мой отказ в близости, и он придумал для него своё объяснение, далёкое от истины, однако, если я назову настоящую причину отказа, если признаюсь ему в любви, он убежит от меня, как от чумы. Он предложил мне всё, что мог, моё же признание потребует от него больше, чем он может дать. Оно всё разрушит. Я молчала, а он следил за моим лицом, будто ждал ответа и всё ещё не мог поверить, что его просьбы «забыть и не говорить» хватило. Будто надеялся, что я, по обыкновению, буду сопротивляться и спорить, а он бы решительно отразил удар. А я не могла ничего ответить, язык прилип к нёбу, и мне неистово хотелось поцеловать его без всяких лишних слов, вернуть должок, но пока я мучительно решалась, момент был упущен, снаружи послышались голоса, и в пещеру возвратились Рэя с Исманом. Иорвет отвернулся. Зерриканка посмотрела на меня долгим взглядом и осуждающе покачала головой. *** «Подъём!» — в ухо громогласно шептали. Песок и небо были серыми, и около входа в купол серела тень умывающегося кота. — Раз наши дрянные мечи сбежали от шайтана, — Рэя энергично размахивала руками, — сегодня — болевые приёмы. — Ты никогда не позволяешь себе никаких слабостей, да? — я зевнула — заснуть мне удалось лишь под утро. Попрыгала на прохладном песке. — Поспать там… Или дать поспать другим? — Слабости делают людей слабыми, разве непонятно? — удивилась Рэя. — А я всегда сильнее всех. За это меня и не любят. Пожми мне руку. Я осторожно пожала протянутую руку, и Рэя, провернув ладонь, обхватила мой большой палец, загнула его, и я бухнулась на колени. — Ты должна быть сильной. Но если ты, ведьмачка, так и будешь колебаться и бояться трудностей, то останешься такой же слабой, как трухлявая палка. Твоя очередь. — Есть у меня подозрение, что не любят тебя не за силу, — буркнула я и вцепилась ей в палец. Рэя расхохоталась. — Что, больно от правды? Но в правде — сила, — сказала она и заломила мне локоть. Я взвыла. — Но это же не значит, что надо без запроса вываливать людям в лоб всю правду-матку! — Значит. Говорить правду — всегда лучше, чем умолчать, любая ложь начинается с умалчивания, — Рэя стояла прямо, а я выгибала её согнутую в локте руку взад и вперёд. — Вчера, когда я дала вам время наедине, ты ведь так и не сказала своему эльфу правду — ту, которую сказала мне? — она поморщилась. — Не так резко, мы на тренировке, а не в бою! Она вырвалась из захвата, перехватила мою руку, нажав в локоть, будто выгибала его в другую сторону, и уложила меня лицом в песок. В спину упёрлось колено. — Я никогда не вру, потому что не боюсь. А ты недоговариваешь и обманываешь, потому что боишься. Это твоя слабость. — Какая же ты зануда! — я отплёвывалась от песка и думала о том, как сильно она права. — Это правда, — засмеялась Рэя и поднялась. — От этой твоей правды сплошные неприятности, — сказала я. — Чушь! Ну-ка, попробуй достать меня! — А ещё правда в том, что за твоей спиной никого нет, — я пристально смотрела сбоку от её плеча. Рэя резко обернулась, я схватила её руку, заломила тем самым приёмом, что она только что показала. Она упала на песок, и я удерживала её руку в болевом, чтобы она не могла подняться. — Ты обманула меня, сказав правду! — возмущённо воскликнула Рэя, захохотала и похлопала другой рукой по песку. — Надо запомнить! Она перекатилась на спину, вытянулась во весь рост, будто загорала на пляже. Я вытряхивала из волос песок. — И всё-таки, свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать, — заключила она, следя за вспыхнувшей над горами полоской солнца. *** За ночь следы каравана замело. Иорвет вывел к месту, где видел их, и я пошла впереди, ведомая ведьмачьим чутьём. Рэя навьючила на себя гигантский мешок с едой и водой из запасов чародеев и на всякий случай прихватила один из магических ковриков с руной Огня. Несколько дней тесного контакта, тяжкий бег и тренировки окончательно растопили между нами недоверие и взаимные претензии, и зерриканка шла рядом и говорила, говорила, говорила. Она рассказывала о детстве в горах, о том, как десятилетней девчонкой победила чемпиона по кулачным боям из соседней деревни, и как обиженный чемпион отравил её кобылу, и она, прорыдав неделю, сломала ему обе руки. Родители отослали её в школу Юнтай, чтобы вражда между деревнями не переросла в бойню. — Тогда я хорошо усвоила, что ты можешь быть правым, но все вокруг, даже твоя семья, будут против тебя, — сказала она. Я внимательно слушала Рэю — это помогало сосредоточиться и перестать грызть себя за нерешительность во вчерашнем разговоре с Иорветом. Между тем ничего забывать, как он просил, я не собиралась. Но и предпринимать никаких действий не собиралась тоже. Я устала думать, колебаться, обмениваться колкостями и устала принимать неверные решения, которые неуклонно заводили в тупик. От этого опустошения, вкупе с отчаянным непониманием, что делать дальше, я махнула на всё рукой, сдалась на волю течений и ветров, и на меня снизошло давно забытое во взрослой жизни состояние, которое когда-то с подругой, затевая очередное безумство, мы окрестили «какпопалой». Планирование и рациональные решения слишком часто заставляли дёргать за ручки закрытых дверей, тогда как игривая какпопала получше печального всёпоплану не раз вывозила к тем же самым дверям, которые, оказывается, просто открывались в другую сторону. Мы шли, в голове было пусто, следы вели, Рэя говорила, и я зацепилась за это безбашенное состояние, поверила в него. Всё, что мне было нужно — отдаться ему, плюс немножко чуда, и пусть всё горит огнём и будет как попало! После полудня мы спустились из ущелья с другой стороны Долины Чёрных Сидхов. Медальон больше не вибрировал, мы шли, огибая барханы, след в след за Энру. К концу дня близость воды стала проявляться в порывах свежего, пахнущего пыльной влагой ветра, в загустившихся островках травы. Рэя оглядывалась в поисках кота, но того и след простыл. Потом появились первые деревца. Саксаулы, что стояли в пустыне голыми сухими корягами, окутывала нежная зеленоватая дымка из плакучих тоненьких ветвей. К оазису мы добрались к закату. Иорвет заметил дым костра и пошёл впереди. Сквозь ряды куцых пальм, сменившихся развесистыми акациями, мы вышли к стиснутому в чёрных скалах озеру. Энру разбил лагерь на песчаном пляже под тёмно-зелёными кронами кедров, усыпанных торчащими вверх шишками, похожими на пузатые бочонки из лото. Верблюды лежали кругом. Старый погонщик вскочил, завидев нас, сорвал с головы тюрбан и подкинул в воздух. — Чудо, истинное чудо! — приплясывая, выкрикнул он. — Вы спаслись от шайтана! А мы ждали! Мы надеялись! Он повёл рукой в сторону расставленных для нас шатров. Исман с гордым видом, будто он самолично изничтожил шайтана, прошагал к своему верблюду и нырнул в сумки. — Нет! Истинное чудо, что книги вернулись ко мне, — сказал он. Иорвет пожал руку Энру. — Нет шайтана страшнее, чем люди, — сказал он. Сыновья Энру засуетились, загремели котелками, и видно было, что даже Баха рад нам. Рэя огляделась по сторонам, пошла по краю темнеющей рощи, нагибаясь, присвистывая и всматриваясь между деревьев. Кота нигде не было. Она погрустнела и вернулась к костру. — Завтра мы ещё постоим тут, верблюдам нужен отдых, а потом пойдём своей дорогой, — сказал Энру. — Вам нужно идти дальше на восток. — Я знаю путь, — Исман расправил на коленях карту и водил по ней пальцем. — За день дойдём до главной системы озёр, и ещё через день до озера Мустадир, где лежат владения моего Мастера. — На неделю, значит, мы путь срезали, — Энру снял с огня котелок. — Всегда бы так ходить, если бы не шайтан… — Чтоб я ещё раз через это проклятое место пошёл! — воскликнул Баха. — Вот уж срезали так срезали, чуть прямиком до смерти не срезали. — Лучше там не ходить, — сказал Иорвет. Погонщики согласно кивали. Рэя расстроенно вглядывалась в сумрак. — Смерть ходит по всем дорогам без разбора, — мрачно сказала она. — И что бы мы ни делали, всё равно станем пищей для червей. Она отставила плошку с едой, повернулась ко мне: — Тренировку? У нас снова есть мечи. Она не приказывала, как обычно, а просила, и в этот момент я поняла, что наши тренировки нужны были ей так же, как и мне. И что, как бы я ни устала и как бы мне ни хотелось отдыхать, купаться, спать, сидеть у костра, и всё это одновременно, я просто не имела права покинуть её, как это сделал безответственный дикий кот. По доброй воле с утра и до вечера зерриканка занималась со мной, заставляла учиться, и было бы верхом неблагодарности расстроить её. — Конечно! — я вскочила. Рэя