В начале революции Временное правительство, несомненно, пользовалось широким признанием всех здоровых слоев населения. Весь старший командный состав, все офицерство, многие войсковые части, буржуазия и демократические элементы, не сбитые с толку воинствующим социализмом, – были на стороне правительства. Газеты того времени полны огромным количеством телеграмм, адресов, обращений, поступавших со всех концов России, от самых разнообразных общественных, сословных, военных групп, организаций, учреждений, конечно и таких, демократизм которых был вне всякого сомнения. Это доверие, по мере обезличения, обессиления правительства и перехода его последовательно к двум коалициям, в этих кругах все более падало, и взамен не компенсировалось большим признанием революционной демократии, ибо в ее среде все более росли течения анархического характера, отрицавшие всякую власть.

К началу мая, после вооруженного выступления на улицах Петрограда, происшедшего без ведома Совета, но при участии его членов, после ухода Гучкова и Милюкова, полное бессилие Временного правительства стало настолько очевидным, что князь Львов, в согласии с комитетом Государственной Думы и кадетской партией, обратился к Совету, приглашая "к непосредственному участию в управлении государством... те активные творческие силы страны, которые доселе не принимали прямого и непосредственного в нем участия". Совет, после некоторой борьбы, счел вынужденным согласиться на вступление в состав правительства своих членов^[80], и тем возложить на себя прямую ответственность за судьбы революции. Совет не пожелал взять всю власть, так как "переход всей власти к Советам р. и с. д., в переживаемый период русской революции, значительно ослабил бы ее силы, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить, и грозил бы крушением революции"^[81]. Легко можно представить себе то впечатление, которое производили подобные резолюции на буржуазию, и ее "заложников" в коалиционном министерстве.

И хотя Совет выражал новому правительству свое полное доверие, и призывал демократию "оказать ему деятельную поддержку, обеспечивающую ему всю полноту власти"^[82], но эта "власть "была уже окончательно и безнадежно дискредитирована и потеряна. Социалистическая среда, давшая своих представителей в правительство, нисколько не изменила и не усилила этим его интеллектуальных качеств. Наоборот – ослабила еще более, увеличив эту зияющую трещину, которая образовалась между двумя политическими группировками, представленными в нем. Совет, выражая официально доверие правительству, продолжал фактически расшатывать его власть, охладев вместе с тем к министрам-социалистам, вынужденным несколько уклониться от прямолинейного выполнения партийных социалистических программ, под влиянием реальных условий жизни. А народ и армия отнеслись к факту совершенно равнодушно, утрачивая постепенно сознание существования власти, не проявлявшейся сколько-нибудь заметно в области их повседневной жизни.

Кровавое восстание в Петрограде, поднятое 3-5-го июля левым крылом Совета (анархо-большевистское), уход князя Львова и новое коалиционное министерство, в котором представители социалистических партий, проведенные Советом, получили окончательное преобладание^[83], явились не более как этапами, приближающими к окончательному падению государственной власти. Поводы, вызвавшие и первый и второй правительственные кризисы (декларация прав солдата, международная политика Совета, отделение Украины, аграрные реформы Чернова и т. д.), при всей их государственной важности, были все же только поводами. Коалиция, в которой демократической буржуазии представлялась пассивная роль, когда ее "временное" участие требовалось только для разделения ответственности, а все дела решались за кулисами правительства, в кругах близких к Совету, такая коалиция не была жизненной, и не могла примирить с революционной демократией, – даже наиболее оппортунистически настроенную буржуазию.

В соотношении сил, независимо от политических и социальных признаков, несомненно играли большую роль факты чисто объективные: неудовлетворенность широких народных масс, в силу общего положения страны, деятельностью правительства.

Народные массы воспринимали революцию не как тяжкий переходный этап, связанный тысячью нитей с прошлым и настоящим русского и мирового государственного развития, а как самодовлеющее реальное явление сегодняшнего дня, с такими же реальными бедствиями – войны, бандитизма, бесправия, бессудности, бестовария, холода и голода. Народные массы не разбирались вовсе в чрезвычайно сложной обстановке происходящих событий, не отделяли причин непредотвратимых, космических, неизбежно сопровождавших пришествие революции, от доброй или злой воли тех или других органов власти, организаций и лиц. Они ощущали ясно и напряженно невыносимость создавшегося положения и искали выхода. В результате всеобщего признания несостоятельности установившейся власти в общественном сознании возникла мысль о

– Диктатуре.

[80] Вошли: Скобелев (м. труда), Чернов (м. землед.), Пешехонов (м. продов.), Церетелли (почт и телегр.).

[81] Резолюция Всер. съезда; июнь 17 года.

[82] Резолюция Совета 5 мая.

[83] Керенский (с.-р.), Некрасов (р.-д.), Авксентьев (с.-р.), Терещенко (бесп.), Скобелев (с.-д.), Пешехонов (н.-с.), Чернов (с.-р.) Ольденбург (к.-д.), Зарудный (с.-р.), Ефремов (р.-д.), Юренев (к.-д.), Прокопович (с.-д), Никитин (с.-д.),Кокошкин (к.-д.), Карташов (к.-д.).