— Ты отец, мою недожену слушай. Она дело говорит. Сам видел, как дважды поднялась она за короткое время. В Летинске бумагу стала делать. Не хуже, чем в Ситае. А шкафы ты из стружки видел? Легкие, красивые, такие из дерева не сделаешь. И нигде еще таких шкафов нет. Можем мы княжество наше по всему миру прославить. А про хазелту ты знаешь? — спросил недомуж у отца. Я попыталась его поправить, но меня никто не услышал. — Знаешь. Так Василисушка так же, как хазелту, книги может печатать. Да так много и быстро, что целый монастырь с писарями за ней одной не угонится. И по всему миру могли бы мы слово свое нести: Божье ли, мирское ли… И в заморских странах великие мудрецы за честь бы почли, в княжество наше приглашение получить, дабы Васислисушка мысли их в книгу напечатала. И до каждого человека донесла.

Говорил Зластослав, в у Великого князя лицо разглаживалось, светлело, в глазах огонек загорелся, а взор мечтательным сделался.

— Вот и посидели мы с братом моим, Светозаром, наследником княжьим, подумали и решили, что лучше правителя для княжества, чем Василиса моя, тебе не найти. Уж ей-то под силу княжество наше над всеми остальными, да над всем миром возвысить. А Светозар воеводой при ней будет. Станет воинов за собой водить, да славу княжеству на ратном поле зарабатывать. Глядишь и границы раздвинем…

Все слова после того, как было произнесено мое имя, звучали в полнейшей тишине. Великий князь приходил в себя после шока и невольно дал Златославу договорить до конца. А потом ответил… Заорал. С силой шандарахнул кулаком по столу:

— Не бывать бабе моей наследницей! Ишь что удумали! Порешали они! Решатели! Никогда баба княжеством не правила, и править не будет!

— Зря ты так, отец, — склонил голову Златослав, — Боженька мало кому второй шанс дает. И однажды ты свой уже упустил… Не упусти сейчас… Идем Василисушка, родная моя. Ежели отец мой ничего за красотой твоей бабьей увидеть не может, так и не о чем мне с ним разговаривать…

Выдрал меня недомуж из-за стола, как репку с грядки, да потащил прочь. Я и слова вымолвить не успела, так и поволоклась за ним, глаза от удивления выпучив. Ничего себе! И вправду Златослав мой, когда злится, спокоен остается, как удав. Или еще спокойнее.

— Стой! — резкий княжий окрик застал нас в дверях, — воротись, сын. И жену свою будущую с собой веди. Будет твоя Василиса наследницей, как перед Богом мужем тебя назовет. Слово княжье даю!

Ох, и завертелось все! Кутерьма такая началась! Меня во все стороны рвали, поздравить норовили, да ручку облобызать. А больше всего бояр обереги интересовали. Можно мол, Василиса свет Батьковна, обереги для жен любимых. А то в лавке вашей совсем не такие красивые, как те, что вы княгине Великой подарили. И жены уже скоро все мозги выклюют, желая точно такие же.

Казначей княжий все меня норовил в уголок уволочь и паутиной сказок опутать. Очень уже ему хотелось сокровища свои на бумаге увидеть. Насилу от него отбилась. А то пришлось бы прямо сразу в типография мою идти и работать. Пообещала только счеты подарить. Да научить как на них так быстро числа складывать.

Только один вопрос меня терзал, покоя не давал. Улучила я момент, да недомужа любимого за рукав схватила:

— Скажи, Зластолав, что за первый шанс был, о котором говорил ты. Почему Великий князь после этого мнение свое поменял?

Вздохнул Златослав тяжело, улыбнулся печально, и ответил:

— Когда брат мой в застенках храма сидел, приходили к отцу от тогдашнего святого отца люди, предлагали от трона отказаться, обещали сына вернуть. — Я ахнула и закрыла рот ладошкой, чтобы не закричать. — Вот поэтому я и ушел, да от семьи отрекся…

Эпилог

Княжеский летописец поставил точку, закрыл огромный талмуд, исписанный мелким бисерным почерком, тяжело вздохнул и, достав огромный платок-утиральник, пахнущий свежей хвоей, вытер лоб, протер очки и даже лысину. Сегодня он закончил самый главный труд в своей жизни. Поставил последнюю точку в работе, которая прославит его имя на веки вечные.

Больше шести десятков лет он собирал по материал по крупицам, восстанавливая цепь событий далекого прошлого. Прошлого, которое никогда особенно не интересовало всех остальных. Оно и понятно, о Великой княгине Василисе Первой известно много.

Поэты воспевали ее в стихах, называя Василисой Прекрасной. Множество портретов осталось с изображением Великой княгини и семьи ее. Любила она на картины эти рассматривать, и часами готова была в нужной позе сидеть, пока художники местные или приглашенные на образ ее холсте запечатлевали. Раз уж, говорила, нельзя «селфи» сделать, так пусть хотя бы портрет на память останется. Что такое «селфи» — секрет пока неразгаданный. До сих пор лучшие умы бьются над тайной, но тщетно.