— Яге бы отдал, что ж еще-то, — пожал широкими плечами Илья.

— И зачем?

— Надо мне, — отвел глаза он.

— Не доверяешь, — протянула я, с трудом сдержав рвущиеся с языка ругательства.

«Да скажи уже, что нечисть спасать надумал! — мысленно понукала я. — Я тебе сообщу, что спасать меня не требуется, и разойдемся как в море корабли!»

Мне бы вспомнить, что ни морей, ни кораблей тут не наблюдается. Может быть, тогда я смогла бы предугадать его ответ.

— Доверяю. Но зачем — не скажу. Вот когда слово свое сдержу, тогда и узнаешь, — упрямо тряхнул головой он.

— Ну и сиди тогда тут один, — обозлившись, я вскочила и, сбросив одеяло в траву, не прощаясь, нырнула в лес.

«Упрямый баран! — ругалась себе под нос я, сердито шагая обратно к частоколу. — Мало мне дураков и подлецов, так еще и честный болван на мою голову пришлепал. Ну и сиди тут хоть до морковкина заговенья, спаситель всея попаданок! Чтоб тебя тут комары заели! Может, хоть тогда образумишься!»

В сердцах я даже не заметила, как перемахнула щучьим велением частокол и ввалилась в избушку.

— Ну, здравствуй, гулена, — шевельнулась на лавке темная тень. — А мы уже с Васенькой заждались.

От неожиданности я попятилась, одновременно пытаясь рассмотреть, кого еще черти принесли на мою голову. Голос почему-то показался знакомым, но где я могла слышать этот странноватый, чуть шепелявый тембр, сразу вспомнить не получилось.

— Что ж ты ушла, да не попрощалась, неблагодарная?

— Что-то не припомню даже вас, не говоря уже о причинах для благодарности, — проговорила я.

— Да неужели? Ну так я тебе память-то освежу.

Раздался сухой щелчок, будто кто-то хрустнул суставами, и под потолком вспыхнули свечи. Я уставилась на тощую старуху с поистине королевской осанкой. Рядом с ней на лавке, прижав уши, сидел Васька. Рука с длинными ухоженными ногтями бездумно перебирала шерсть у него на загривке. Вот по этому маникюру я ее и узнала.

— Вот это сюрприз… — протянула я, каким-то непостижимым образом сразу успокоившись. Мысли понеслись вскачь. Если меня не посетили временные галлюцинации, то…

Старуха смотрела с такой откровенной насмешкой, что я почувствовала, как в груди зарождается волна холодной ярости. «И тут ложь! Да сколько можно-то?!»

— Что-то ты плохо выглядишь, — хмыкнула я, стараясь не показывать бурю, бушующую в душе. — Не выспалась?

— Держишь удар, молодец, — холодно усмехнулась поздняя гостья, чуть склонив голову набок и рассматривая меня с почти гастрономическим интересом. — И что? Никакого удивления? Вопросов, как я сюда попала? Криков «спасите-помогите!»?

— Ты, пожалуй, поможешь, — отзеркалила ее ухмылку я.

— Не боишься, — задумчиво констатировала она.

— Не боюсь, — согласилась я. — А должна?

— Пожалуй, что и нет. Ты — не должна. Но ты — исключение из правил.

— А я бояться за кого-то не приучена, — съязвила я. — Не то воспитание.

— Заметь, очень правильное воспитание, раз ты здесь порядки наводишь, а не бегаешь по округе с криками: «На помощь! Я сошла с ума!»

— Уже и это выяснила, — хмыкнула я, ногой пододвинув к себе табурет и присаживаясь у стола.

— Я тебе садиться не разрешала, — процедила она.

— А я разрешение и не спрашивала. — Я растянула губы в саркастической улыбке. — Не привыкла. Ведь раньше тебя это ничуть не интересовало.

— Встать! — неожиданно взвизгнула она и щелкнула пальцами.

Табурет как живой выскочил у меня из-под задницы, мгновенно переместившись к противоположной стене. Если бы я не успела схватиться за тяжелый стол, то, скорее всего, позорно растянулась бы на полу.

— А вот это было уже грубо, — прошипела я, кое-как утвердившись на ногах. — Ты вроде как не дома. Мало того, тебя сюда даже никто не приглашал. А в гостях командовать мебелью не принято…

— И? — насмешливо приподняла брови она.

Я пошире расставила ноги, мертвой хваткой вцепившись в столешницу, и ласково улыбнулась:

— Избушка, избушка… А, ну-ка, вытряхни отсюда мою невоспитанную родственницу.

Пол заходил ходуном. Лавка, на которой сидела Маргарита, как мне велено было звать мать, сколько я себя помню, зашевелилась с ловкостью необъезженного мустанга. Маргарита защелкала пальцами, как кастаньетами, но безуспешно. Стоило ей успокоить одну ножку взбесившейся скамейки, как брыкаться начинала другая. Окно со звоном распахнулось, и милые шторки, разом удлинившись раз в десять, захлестнули руки обозленной бабки.

Минуту спустя Маргарита, несмотря на все свои усилия, уже наполовину торчала из окна.

— Прекрати! — заорала она, извиваясь всем телом.

— А я что? — хмыкнула я. — Я же тебя не трогаю.

— Прикажи ей меня отпустить! — взвыла старуха.