И я рассказал ей, как Елрех с Роми придумали ему защиту и подарили беспечную жизнь, не отнимая у него свободу. О том, что они наткнулись на опустевшее логово василисков, где от опасных существ остались лишь обглоданные кости, а несколько застывших каменных сородичей Тоджа являли взору историю борьбы за владычество над местностью. Теперь вдоль реки, протекающей в Вечном лесу, вблизи размытой границы региона Очаг мудрости и до самой восточной части региона Ящеров была территория, где верховными хищниками стала стая Тоджа. Их следы — останки жертв, радужные перья и прочие свидетельства жизни — встречали у берегов часто.

Елрех и Роми присматривали за ними, убедились, что Тодж там, и рассказали обо всем в двух регионах. Убедили всех, что стая радужных ящеров — лучшая защита от более жестоких хищников, живущих в глубине Вечного леса, и признак его здоровья. Там, где главенствуют живые звери, отсутствует нечисть. И пока ящеры сильны, они не позволят никакой нечисти прийти в их дом и расплодиться. Верховные двух регионов согласились с уважаемыми и решили со своей стороны всячески оберегать стаю, не вмешиваясь при этом в их естественный образ жизни. Лишь когда стае будет грозить голод или другая опасность, им приведут пищу или защитят.

Мы много говорили обо всем, кроме нас самих, словно изучали друг друга заново, присматривались друг к другу издали, через окружение. Аня ни разу не спросила ничего, что могло бы обострить общение: ни о Солнечной, ни о Лере, ни о нашем последнем расставании. Будто ничего этого никогда не было. И я не уточнял деталей их отношений с Крисветом, не спрашивал был ли у нее кто-то и не вспоминает ли Волтуара. Никак не отпускала уверенность, что эти темы омрачат счастливое время и дадут трещину в хрупких мостах между нами, которые нам предстояло отремонтировать или построить заново.

К закату мы разбили стоянку. Поляна встретилась прекрасная — чуть тесновата, зато с большим ручьем неподалеку. Пока Аня готовила ужин, я очистил два поваленных бревна, найденных неподалеку, и притащил к костру. Разложили вещи, раскинули у огня просушиваться плащи. Могли бы попросить духов, но Аня… Это была ее идея, а я не стал ей напоминать, что у нас все проще. Мне не хотелось задевать ее такими мелочами. Она сделала для Фадрагоса больше, чем мог бы сделать фадрагосец. Она не чужая нашему миру, так стоит ли заострять внимание на ее привычках.

С сумерками сели ужинать. Нас разделяло пламя и множество невысказанных вопросов. Они постепенно начинали раздражать, но я не смел давить на Аню. Утоляя голод, обсуждали вкус каши и мяса в ней. Будто говорить больше было не о чем… Темнота скрывала черты лица, которым я любовался под дневным светом. Огонь освещал их, но и заслонял одновременно. И невозможность видеть Аню добавляло раздражения. Звуки ночного леса отвлекали от ее голоса, и их хотелось заглушить. Или пересадить Аню ближе к себе… И зачем я притащил два бревна? Хотел сделать удобнее ей, лучше для нее. Обошлись бы и одним.

— У тебя сын или дочь? — внезапно прозвучал вопрос.

Аня точно наелась и теперь без удовольствия ковырялась в каше.

— Никого. — Я запил горечь отваром. Выходит, она тоже почувствовала, что настало время поговорить серьезнее. — Ребенок от другого.

Аня нахмурилась, поджала губы. Языки пламени спрятали ее.

— Лери сама не знает от кого, — решил выкладывать все начистоту. Нам придется многое обсудить. Зачем оттягивать неизбежное? — Я не стал об этом никому рассказывать. В любой деревне за блудную любовь осудят.

— И что теперь она будет делать?

Я пожал плечами. Набрал полную ложку каши и проглотил, вспоминая прощание с Лери.

— Я сделал для нее все, что мог. Бросил, не раскрывая ее тайны. И ей сказал, чтобы никому не говорила.

— И что? — тихо спросила Аня. — В Солнечной думают, что ты, отец, бросил ее с ребенком? Из-за…

Из-за… Скажешь, из-за чего или кого, Аня?

Она молчала. Тогда проглотив через силу очередную ложку каши, уточнил я:

— Тебя это смущает?

— Что? — Она будто встрепенулась. — Что смущает?

— Что меня теперь будут осуждать в Солнечной. А если оттуда кто-то придет в крупные города, или увидятся с языкастыми торговцами, то весть поползет дальше. О Кейеле из Солнечной, способном защищать поселения от изголодавшихся волков, чудовищ, нежити, пойдет и другая слава. Нехорошая. Порочащая мое имя. Обо мне будут говорить как о том, кто бросил сына и бедную девушку, поверившую ему, выживать на окраине Фадрагоса, кто ни разу за все время не поинтересовался судьбой мальчика. И все ради…

— Мне все равно! — отрезала Аня и поежилась, будто от вечернего холода. Тем временем от костра исходил сильный жар.

Я кивнул и объяснил свое решение:

— Лери придется трудно. Но пока я плохой, а она хорошая, у нее есть шансы, что кто-то проявит к ней и ее сыну милосердие. Возьмет ее в дом, воспитает из парня мужчину. А я справлюсь с ненавистью к себе, как справлялся и раньше.