Страх исчез полностью. Короткое времяпровождение на Земле напомнило мне обо всех прелестях выживания дома, и у меня хватило времени, чтобы обдумать все, взвесить и сравнить. Чувствуя, как наливаются свинцом ноги, я подступила близко к Тавирду. Глядя на него сверху вниз, руки на груди скрестила и напомнила.

— Ты ведь знаешь, из какого я мира.

Он скривил рот, выдавая недовольное согласие.

— У нас жадности синоним придумали и экономическое обоснование. Смелые идут по головам добрых и уступчивых. Вторых больше, но о них никто не знает, потому что чужая жадность убивает их незаметно и законно. У вас этого нет, Тавирд. За что же ты наказываешь свой народ?

— За помыслы, дитя. — Он сгорбился, будто хотел от меня что-то спрятать, отступил и стал отворачиваться. — Я не хочу, чтобы Фадрагос стал таким, как твой дом.

— Убивать не обязательно.

Я поддалась любопытству и склонилась к старику, чтобы разглядеть, что он пытается заслонить от меня, но он только спину горбатую подставлял, вороном кружась на месте, и отвечал скрипуче:

— Тогда они рано или поздно начнут сами уничтожать себе подобных. Разве не об этом ты только что сказала? И ради чего? Не ради благ… Из жадности. Синоним ей придумают…

— До капитализма вам еще очень далеко.

— Не дальше, чем ты думаешь. Зачем ты защищаешь тех, кто не в состоянии удержать себя перед искушением? Думаешь, они безобидны, если их не провоцировать? Вопрос лишь… — он закашлял, склоняясь ниже к земле и безобразно прикрывая смех.

— Времени, — вместо него завершила я, отступая. — Между прочим, это не смешно. Ты Повелитель, а ведешь сейчас себя, как вредный старик, и разговор превращаешь в фарс. А тем самым время идет, и не нужно мне о нем напоминать.

Он на меня украдкой глаза скосил, и в бельме под светом луны я разглядела темные точки, словно черви белое яблоко проели.

— Вы смертные цените время, но недооцениваете его. Оно глубже, чем просто… как это называется в твоем доме? Стрелки на часах? Глупцы. Не я убиваю вас — вы сами себя пороками убиваете. — И голосом звонким, чистым спросил: — Хочешь напомню, как это бывает?

Я оцепенела; волосы на затылке приподнялись, сердце замерло. Седовласый старик выпрямился молодой, но измученной девушкой. Пыльная походная одежда сидела ей не по размеру. Она поправила полуседые волосы, закатила темные глаза и повела плечами.

— Если я расскажу Кейелу правду, то буду счастлива, — принялась рассуждать «я». — Правда, потом он умрет, и я снова останусь одна. Ты, кстати, не знаешь, куда исчезают Вольные? — Курносый нос вздернула выше, почесала шрамы на щеке. — Все никак не могу определиться: мне важно сиюминутное счастье с ним, или неразрушенный мир в перспективе. О, Духи Фадрагоса! О чем я вообще думаю? Я ведь все равно предам его и уничтожу весь мир. Как ни крути, а в Фадрагосе мне ловить нечего!

— Прекрати.

— Почему? — изумленно спросила «я», но темноволосая. От ее наивности и веры в чудеса, написанных на лице, зачесалось в горле.

— Мне не нравятся кривляния, — чистосердечно призналась я. Ну не угрожать же Повелителю!

— Тебе много чего не нравится, — прозвучал хриплый голос.

Мир закружился, с губ слетел выдох-стон, на глаза мигом навернулись слезы. Я отступила на ватных ногах, теряясь в собственных желаниях и утонув в смятении.

Он заправил волосы за уши, стал устало рассматривать поляну, будто решал, оставаться нам тут на ночлег или поискать место лучше. С его губ слетали привычные претензии, а шрамы, оставленные мною, то заливались холодным лунным светом, то исчезали в непроглядной ночной тьме.

— Ты многим недовольна, разве я против? Постоянно что-то утаиваешь, шушукаешься со своими дружками у меня за спиной. Аня, я устал. — Развел руками, поднимая на меня глаза, блестящие от слез, и сглотнул. — Я хочу хоть кому-то доверять. Я хочу доверять тебе.

— Прекрати, — прошептала я.

Он услышал. Кивнул и покладисто замолчал, снова изучая поляну. Его волосы стали короче, шрам исчез, морщины утратили резкую глубину. Я вспомнила, как он молчал всю дорогу до леса после того, как обманом оставил нас наедине и вынудил меня следовать за ним. Тогда он был моложе и… счастливее.

— Прекрати! — громче потребовала я, сжимая кулаки.

Он посмотрел на меня, покачал головой и произнес, раздирая сердце:

— Аня, я не понимаю тебя.

Я бросилась на него с кулаками, опустила их на его грудь. Прошла насквозь и упала на влажную траву. Стоя на коленях обернулась — вместо Кейела стоял недовольный Волтуар.

— Асфирель, я не могу тебе навредить. Как бы ни старался, у меня ничего не получится. И ты не сможешь. Мои братья постарались уберечь тебя от нашего гнева.

Мышцы лица заныли, а язык словно распух и никак не складывал звуки в слова. Я сжимала грязные руки и мычала, пытаясь оторвать кончик языка от неба и произнести короткое «Прекрати», но мысли смешивались, а язык прирос к небу.