Она замерла, зажимая в кулаке простынь и на меня уставившись.

— Хрюкаешь?

— Ага, когда смеюсь. — И улыбнулась шире.

Малька рассмеялась задорно, а потом снова лепетать продолжила.

В бане мы долго не пробыли. Несмотря на убеждения Мальки, что жар спал и температура самая комфортная, я, не пробыв внутри и получаса, едва не потеряла сознание. В себя пришла на улице, повиснув на крепких руках приютившей фангры. Но лечь разгоряченной в прохладную, чистую кровать и вправду показалось высшим благом. Так же, как и очнуться поутру под одеялом, в тишине, тепле, покое.

Малька болтала без умолку, но щебет ее не раздражал, а наоборот после суровой жизни успокаивал и разнеживал. В доме ее, приземистом, с высокими порожками, низким потолком и маленькими окнами, тепло и уют будто навечно поселились. Кормила она меня осторожно: супами, жидкими кашами, мясом только варенным и баловала ягодами. Худобу отмечала постоянно, будто жалела судьбу мою, о которой так ничего и не узнала. С расспросами, как она грозилась при встрече, не лезла, хоть и смотрела с любопытством. Работать не заставляла, хоть сама с зари носилась то к крохотному сараю, то к реке, то к полю за садом. Пожалуй, ее радушие могло без пут удерживать надолго, но я, ощутив близость недавней прошлой жизни, рвалась вернуть все, что потеряла. Тоска росла, сердце просилось к Кейелу, хотело вернуться к тому, в чьих ладонях ему уютнее. Поэтому я пробыла в гостеприимном хуторе два дня, за которые тело окрепло окончательно, а силы чудесным образом, а может, отварами Мальки и ее светлыми пожеланиями, восстановились.

На закате второго дня я вышла во двор. Увидела Мальку, рвущую сорняки на грядке с пряными травами, подошла к ней и сообщила:

— На рассвете уйду.

— Так скоро? — Она сидела на коленях, подложив под себя доску, и смотрела на меня снизу вверх. — Еще оставайся, Асфи. Вижу, что духи милостивы к тебе, и поправляешься ты неслыханно быстро, но оставайся, сил наберись.

Я поджала губы, себя обняла и покачала головой.

— Спасибо тебе, Малька, но мне нужно дальше.

— Упрямица, — выдохнула она. Опустила голову, и челка скрыла добрые глаза. — Сразу догадалась я, что непростая ты. Не знаю, какая сила ведет тебя, но пусть у тебя все получится. Духи любят тебя, они помогут.

— Обязательно помогут.

После заката молодая хозяйка убежала к соседям, взять молока мне в дорогу. Я стояла на крыльце, куталась в шерстяной платок и рассматривала звездное небо. И как язык поворачивался называть его чужим?

Во дворе дома напротив почудилось движение, и я замерла, приглядываясь. Нет, не почудилось… Женщина гелдов, укрытая тенью раскидистой вишни, наклонялась у скамьи и что-то собирала. Вспоминая ее, я направилась на помощь. Перешла колею, разделяющую хутор, словно главная дорога, положила руку на низкую калитку и спросила громко:

— Можно?

Как же ее имя?

Каменная женщина выпрямилась и растянула толстые губы в приветливой улыбке. Посчитав это за согласие, я вошла и приблизилась. Хотела призвать Охарс, но заметила слабое мерцание на земле — редкий гриб тускло светился в темноте голубым сиянием. Присев на корточки, стала ловко хватать рассыпанные куски и закидывать в ведро. Воспоминания внезапно нахлынули лавиной, будто нашли крохотную трещину и наконец прорвались, превращаясь в безудержный поток.

Сердце сжалось, горло сдавило. Обида ли? Было бы на что обижаться… Сама спрашивала и получала честные ответы, а теперь… Что толку обижаться, будто маленький ребенок из-за несчастного каприза? С одной стороны, это не проблема. Больше — это даже не смешная детская проблема, а с другой — не каждый взрослый сумеет разделить всю печаль открытия безумной правды, от которой горчит на языке, и горечь эта превращается в надрыв под сердцем. «Деда Мороза не существует» — и смешно, и горько одновременно…

— Я думала, умные и мудрые — это одно и то же, — не поднимая взора на Шалгу, произнесла я. — На деле же оказывается, что умные черпают знание о мире вокруг себя, а мудрые слепо блуждают в себе. — Повела плечами, прогоняя вспыхнувшую тревогу. К сожалению, мне не стать прежней, так стоит ли оплакивать потерю? — Лучше быть умным, им живется легче. Ни в чем не сомневаешься и не боишься того, что каждый шаг, открывающий в тебе мир, о котором ты никогда не догадывался, делает тебя глупее и мельче.

Шалга улыбалась, поднимая полное ведро. Поставила его на скамью, а затем развела руки, демонстративно осматриваясь. В ночном полумраке заблестели ее зубы, а на щеках залегли глубокие ямочки.

И чего завелась, Асфи? Потеря-то невелика…

— Шалга говорит, что мир необъятный! — громко пояснила Малька, приближаясь с кувшином. Шалга в этот момент положила ладонь на сердце и устремила взгляд на меня. — Говорит, что тебе полюбить его надо. — И плавный жест каменной рукой, будто смахивает с себя крошки, — Малька перевела: — Тогда легче будет.