Мы проезжали налепленные на отвесную скалу деревни, дома в которых соединялись запутанной системой верёвочных лестниц и деревянных подпорок, молочно-белые пруды, исходящие паром, причудливые строения. Я только молча кивала в ответ на монотонную скороговорку: мои деревни, замковые горячие источники, мой лес, смотровая башня.

Было дико ощущать, что вот этот парень, который сейчас сидит позади меня, тепло чьего тела согревает меня — и впрямь владеет всей этой землёй, по которой мы мчимся.

Его узнавали: люди кланялись, слышались приветственные крики, нам махали руками — думаю, будь сейчас лето, кидали бы и цветы. Здешние жители явно любили своего герцога.

Чем медленнее и торжественнее мы ехали, тем сильнее меня одолевали неуместные помыслы. То вспоминался утренний бой между Лином и Варреном, то случившийся до него поцелуй. Вспоминались глаза Лина перед тем, как он поцеловал меня — тёмные, пугающие и в то же время неумолимо притягивающие. Его пальцы на моих плечах — на коже даже остались синяки от силы его рук. Разорванную футболку вообще пришлось выбросить.

Этот безумный поцелуй... правильно ли воспринимать его как своего рода признание? Или я слишком далеко загадываю? Может, Лин просто хочет переспать со мной?

В груди болезненно кольнуло.

Нет, я не имела права его за это упрекать. Вообще-то я тоже его хотела. Уж перед самой собой можно не притворяться. Я и сейчас постоянно пускаю слюни на его тело, тащусь от его улыбки, от взгляда, от того, как он смягчается, когда Лин смотрит на меня.

Чего там, с того самого дня, как он вернулся, я на него реагирую... неадекватно.

Поздно отрицать — я влюбилась. Я влюбилась в Лина, как бы невероятно это ни звучало.

Меня никогда не тянуло на парней младше меня, я вообще не представляла себе, чем они живут и как думают. Но Лин... Лин был особенным. Дело было даже не в том, что я хорошо его знала — как оказалось, настоящего Лина я знала очень плохо. Дело было в том, что он нравился мне и раньше, но совсем без сексуального подтекста. А теперь, когда он вернулся после четырёх лет разлуки, меня словно пробило до самой подкорки. Все эти гормоны, феромоны и чёрт знает что.

«Нравится как человек» слилось с «нравится как мужчина». И всё, я готова, ножки подкашиваются, дыхание сбивается, забирайте тёпленькой.

Господи, но что же мне теперь с этим всем делать?

Я понятия не имела, как ко мне относится сам Лин. В качестве кого он представит меня там, в замке?

Теперь, когда стало ясно, что у него титул, что у него под управлением целая страна, он связан по рукам и ногам правилами, обычаями, ранее данными обещаниями — я не была настолько наивной, чтобы всерьёз воображать, что ради меня Лин отринет всё, что составляло его жизнь доныне.

Хотя о чём я вообще...

Господи, он меня всего лишь разок поцеловал, а я уже мысленно выскочила за него замуж и нарожала пятерых детей. Может, он сам и не помнит, что произошло вчера? Может, это было всего лишь краткое наваждение?

Я только тут поняла, что Лин уже некоторое время ничего мне не рассказывает и вообще молчит. Решил, что я его не слушаю? Обиделся? Это вряд ли, он никогда не обижается без веской причины.

В этот момент, словно Лин услышал мои мысли, на мои руки, цеплявшиеся за луку седла, легли его руки — крупные, жилистые, с чуть выступавшими над поверхностью кожи венками. Я затаила дыхание. Пальцы Лина обхватили мои запястья, потом поднялись немного выше, шершаво царапнули нежную мякоть. Прикосновение было очень мягким, неторопливым. Лин как будто давал мне шанс воспротивиться.

Беда была в том, что мне не хотелось противиться. Его целомудренная ласка опять вызвала во мне совершенно неадекватную реакцию. Седло показалось вдруг неудобным, а прослойка между ними — из ткани моих штанов и трусиков — слишком тонкой. Ставшая необыкновенно чувствительной промежность ощущала, казалось, каждую шероховатость и каждый выступ.

Маф бежал с прежней скоростью, лёгкой трусцой, под радостные возгласы крестьян. На меня смотрели, но лица местных сливались в одно, я опустила голову и таяла от тайной ласки. Ладони Лина забрались в широкие, растянутые от старости рукава моей кофты и неторопливо изучали каждый сантиметр моей кожи, а мне всё сильнее хотелось, чтобы Лин вообще снял с меня эту чёртову кофту, и коснулся бы не только рук — и не только пальцами.

В следующее мгновение он вынул правую ладонь из моей кофты и положил мне на живот. Она была такой горячей, почти обжигающей, что мне показалось, словно на меня поставили печать — и мышцы живота невольно сократились от этого прикосновения. Я прикусила губу, чтобы не вырвался стон. В меня словно вселился кто-то иной — невероятно развратный и ненасытный.