Я подавила неуместный смешок. Вовремя: Лин подошёл к столу, взял перо и лист бумаги. Наклонившись, размашисто вывел несколько фраз. Я наблюдала за этим с замиранием сердца. Кончики пальцев похолодели от волнения.

Наконец Лин выпрямился и протянул мне бумагу. Желваки на челюстях снова шевельнулись, как будто он хотел было что-то добавить, но передумал и лишь крепче сжал зубы.

Я всмотрелась в бумагу. На родном языке Лин писал неожиданно красиво, совсем не так, как на русском. Размашистые крупные буквы. Увидев фразу «передать заключённую на усмотрение подателя сего», я расплылась в облегчённой улыбке.

Потянула бумагу на себя, но Лин не сразу отпустил её. Пристально заглянул мне в глаза.

— Сегодня ночью, — напомнил он.

Я вспыхнула. По телу прокатилась невольная дрожь, заостряя все чувства, будоража мысли. Я сверкнула глазами, вырывая приказ, повернулась и гордо зашагала прочь, спиной ощущая неотрывный взгляд Лина.

***

— Повернитесь, пожалуйста, ваша милость, — всхлип. — Спасибо... Теперь поднимите руки, — ещё один всхлип. — Спасибо.

— Элле, скоро я буду принимать ванну слёз, — не выдержала я. — Прекрати, пожалуйста, или я решу, что в темнице тебе нравилось больше.

Это была шутка, но Элле перепугалась:

— Ваша милость! — рука с губкой, которой она натирала меня, остановилась, голос задрожал.

— Господи, да плачь ты, если хочешь, — смутившись, я залезла в каменную ванну по плечи. — Только ведь всё хорошо закончилось. Я понимаю, что ты натерпелась. Просто я расстраиваюсь, если ты плачешь. И было бы за что благодарить. Вот если бы я уговорила его повысить вам пенсию...

— Ваша милость! — на её чёрных ресницах снова набухли слёзы. — Я не смею... я никогда не смогу отплатить вам за вашу доброту.

— Да ну, хватит. Просто Лин слишком упрямый. Хорошо, что согласился вернуть тебя мне, — я умолчала о том, что стало этому ценой.

— Его светлость любит вас, — прошептала Элле, возобновляя мытьё.

— Не знаю, не знаю, — пробурчала я себе под нос.

Что думает его светлость, только одному ему и известно. Если бы любил, разве выставил бы такие условия? Разве запрещал бы учить магию, получить статус в здешнем обществе и независимость?

А так, теперь получается то ли месть, то ли ультиматум: раз отказалась выйти замуж, всё равно станешь моей, только уже на моих условиях. Станешь моей...

Эта мысль вызывала странную щекотку в животе. Словно закручивалась тугая спираль, горяча и волнуя. Господи, Лин...

Да, я его хотела. И даже, кажется, в глубине души предвкушала надвигавшуюся ночь — а потом вспоминала о лишь блеснувшей, едва поманившей мечте: независимость, сила, возможность обрести значение.

Лин или обучение... обучение или Лин.

Если бы он дал мне немного времени, может быть, я бы сама выбрала его. Но Лин, похоже, и мысли не мог допустить о том, чтобы позволить выбирать мне самой. Это и огорчало меня, и напрягало, и пугало.

Может, я совершила ошибку? Надо было сказать «да», пока он спрашивал по-хорошему? Или сбежать сегодня ночью, не дожидаясь, когда лишусь возможности обучаться. Попросить о помощи Хайдена или хотя бы ту же Элле, ехать в Маири-касс, найти Общество Магов. Хайден говорил, я бы могла претендовать на стипендию.

Картинки возможного будущего будоражили разум. Но в реальности я продолжала нежиться в горячей воде под умелыми руками Элле.

Вот так всегда. Всё-таки я слишком нерешительна, чтобы кидаться очертя голову в ночь. Плыву по течению, делаю то, что велено. Всё-таки следовало соглашаться сразу...

— Элле, — я вдруг вспомнила, о чём хотела узнать, — скажи, почему все говорят об этих покоях так, как будто они особенные? Что в них такого?

— О, — Элле теперь переместилась к моим ногам, ловко обрабатывая огрубевшую кожу на подошвах, и я видела, как округлились её губки. — Конечно, вы же не местная. Южные покои раньше принадлежали её светлости.

Матери Лина? Вот оно что.

Лин поселил меня в её комнатах, дал мне, хоть и временно, её одежду... и правда, в глазах обитателях замка это выглядит так, будто меня негласно объявили будущей герцогиней. Тут уж неудивительно, что пошли сплетни.

Почему Лин не подумал об этом? Или как раз подумал? И намеренно так сделал? Как и велел мне есть в его покоях?

А ведь, наверное, когда Лин был маленьким, они так же собирались всей семьёй в покоях отца на тихие обеды.

Семьи у него больше нет. Как и у меня, впрочем. У нас нет никого, кроме друг друга. Вот только отношения между нами совсем непонятные. Не брат и сестра, не муж и жена... не работодатель и работник, как могли бы быть, стань я чародейкой.

Элле продолжала:

— В Восточных, где сейчас живёт его светлость, располагались отец его светлости сайдар Линдирн. Для того меж ними и проложен потайной ход, — она слегка порозовела, и я тоже почувствовала, как к щекам приливает кровь.