— Что вы собираетесь делать? — осторожно спрашиваю я у Ингрид Миллер.

Женщина неприятно улыбнулась мне, натянув на руки тонкие резиновые перчатки.

— Раздевайся, — сказала она. Одна из медсестер подает ей шланг.

— Я могу сама помыться, — тихонько пискнула я.

— Раздевайся или тебе поможет мистер Круз, — тон ее голоса не дает сомневаться в твердости ее намерения.

Мысль, что за дело может взяться верзила-санитар, крепко отрезвила. Больше не медлю и стягиваю с себя платье, чулки, нижнее белье и оставляю все на металлическом столе.

Стыдливо обнимаю себя руками, с ужасом глядя на шланг в руках этой обиженной на всю голову женщины.

— К стене, — командует она, и я безропотно подчиняюсь. Мысленно подготовилась к ледяной воде под сильным напором, но…

Мисс Миллер выжимает носик шланга вбок, и я, глубоко выдохнув, закрываю глаза. Сильный напор ледяной воды резко обрушился на меня, и я не в силах сдержать вопль:

— Хватит!

Напор ледяной воды бьет не мягче хлыста. Прячу руками лицо, падаю на колени, подставив под удар спину. Вода хлещет по голове, шее и спине. Для меня это был шок.

— Хватит! — опять кричу я, вода попадает в глаза и рот.

Пытка длилась недолго.

Напор воды вдруг спал, а затем и вовсе прекратился. Вода тоненькой струйкой падает на мокрый пол под ноги мисс Миллер. В тишине этот звук эхом разносится по стенам мрачной комнаты.

Я дрожу от холода.

— Вставай! — властный голос женщины режет обострившийся слух, и я вскакиваю на ноги.

Мисс Миллер стягивает с рук перчатки и надевает новые. Смотрит на меня и говорит:

— Расставь ноги.

— Что? — у меня округлились глаза. Дыхание по-прежнему тяжелое.

Старшая медсестра дернула головой, и две ее помощницы встали по обе стороны от меня: одна схватила правую руку, другая — левую. Та, что слева, ногой ударила мне по голени, и я расставила ноги. Награждаю ее уничтожающим взглядом, а в ответ получаю наглую ухмылку. Присев на корточки, мисс Миллер рявкнула:

— Шире.

И я подчинилась. Я по-прежнему трясусь от холода, но, почувствовав ее холодные руки, задрожала еще сильнее. Этот кошмар длился не больше минуты.

— Одевайся.

С трясущимися от холода руками, униженная и обнаженная, сгребаю со стола полотенце и стыдливо прикрываюсь им.

На столе больше нет моих вещей, взамен оставлены сорочка и халат.

Приятно облачиться в одежду. Мои руки все еще трясутся, но уже не от холода.

Прижимая к груди кусок жесткой застиранной материи, что зовется полотенцем, молча следую за Ингрид Миллер, за женщиной, которую в мыслях убиваю самым жестоким и изощренным способом, который приходит мне на ум.

— Твоя палата, — старшая медсестра Миллер открывает передо мной дверь. — Тебе не позволяется иметь личных вещей. Ужин в шесть часов, в восемь отбой. Завтрак в восемь, обед в час. Уборная прямо по коридору — четвертая дверь направо. Душ каждые понедельник и четверг. Завтра, когда позовут на завтрак, сперва придешь в процедурный кабинет: прямо по коридору, вторая дверь направо.

Рассеянно киваю, все еще поглощенная фантазией жестокой расправы над Ингрид Миллер. Женщина закрывает за мной дверь, а я остаюсь радоваться своей пока еще персональной палате.

Палата — маленькое вытянутое помещение с одним окошком размером с форточку у самого потолка, а потолки здесь высокие. По обе стороны палаты две кровати со смирительными ремнями. Больше здесь ничего нет.

Присаживаюсь на кровать. Очень хочу выпить чай, горячий и согревающий. Это лучшее лекарство при моральной лихорадке после болезненной и унизительной процедуры.

Но чай мне никто не приготовит и даже самой его приготовить вряд ли когда-нибудь позволят.

Укладываю тяжелую голову себе на руки.

— Том, сукин ты сын! — едва слышно выругалась я. Прокручиваю весь сегодняшний день, начиная от утреннего разговора с ним и заканчивая поездкой в Данфорд, и внутри меня все клокочет от раздражения и ярости. Подлый низкий Том! Джон был прав в отношении него. Он был прав с самого начала. Том Стоун — слабый, самолюбивый, жалкий человек!

— Забери меня, Джон. Ради всего святого, сделай это уже завтра… — по щекам потекли слезы. Закидываю ноги на кровать, обняв себя руками. Плачу.

Я стою у огромного окна в кабинете Хэнтона. Вид из него фантастически великолепный и страшный.

Теплые руки вдруг сжали мне талию, и у самого уха слышу шепот Джона:

— О чем ты думаешь?

Укладываю свои ладони поверх его рук. В груди растекается приятное тепло.