Одиннадцатого февраля 1957 года, спустя неполных полтора года своего заточения, Ева Нельсон вышла за пределы психиатрической больницы Данфорд. Я беспокоилась, что для Евы не подготовлена одежда по сезону, но из больницы женщина вышла в зимнем пальто и в сапогах.

Не выходя из черной машины такси, смотрю, как Брюс Новак поддерживает Еву за руку и та неуклюже спускается по неровным ступеням. Ноги будто не слушаются свою хозяйку, и этому была причина: Ева задрала подбородок высоко вверх и смотрит на чистое и солнечное небо так, как если бы видела его впервые.

Я пробыла в больнице всего три дня, но покинув ее, пришлось привыкать к ощущениям, что способен испытать только свободный человек. А Ева провела в больнице полтора года… Каково сейчас ей?

Женщина широко улыбается, а по фарфоровым щекам катятся слезы. Она зачем-то оглянулась назад, на эти мрачные серые стены, но быстро отвернулась и ускорила шаг, как если бы санитары уже следовали за ней, чтобы вернуть обратно. Брюс Новак едва поспевает за женщиной.

Ева села рядом со мной, следом за ней в темный салон такси опустился Брюс. Заработал двигатель, машина затряслась и медленно поползла по неровной грунтовой дороге.

Ева смотрит на меня как благодарный щенок, что узрел своего спасителя от страшной и неминуемой смерти. Рука ее дрогнула, она вдруг чего-то испугалась, а затем набросилась на меня в крепком объятии, прошептав у самого уха:

— Спасибо.

На вокзале западного Данфорда Ева и Брюс Новак сядут на стилпоезд до Конектик.

Вокзал наполнен людьми, их голосами и, конечно, рокотом десятка мощных двигателей многотонных машин. Ева озирается по сторонам круглыми от потрясения глазами — она полтора года не видела столько людей в одном месте, не видела стен, что могли бы отличаться от больничных. Кажется, Ева Нельсон успела забыть, что такое жизнь и какой она может быть.

На тринадцатой платформе короткий зеленый стилпоезд готовится к отправлению — после первого гудка у входа в вагон встал проводник, а редкие пассажиры неторопливо подтягиваются на борт.

Мне хочется отправиться вместе с Евой и Брюсом и помочь подруге освоиться в новой для нее жизни, но я не могу этого сделать. Когда Джон Хэнтон намерен добиться от кого-то нужного поведения, этот мужчина умеет быть очень убедительным, так что за границу Данфорда мне нельзя. По-хорошему, мне и на вокзале задерживаться не стоит.

— У тебя должна быть хорошая квартира. Мне это обещали, — улыбаюсь я Еве и еще раз обняла подругу. За ее плечом вижу ленивую улыбку Брюса Новака. Я уже преподнесла мужчине тираду извинений и, вопреки страхам о кончине его карьеры, все оказалось не так плохо, как я думала.

Брюс заверил, что был бы глупцом, если бы отказался от шанса представлять интересы Евы Нельсон в суде. В каждом доме радио будет настроено на волну приема из зала суда, за слушанием будут следить в офисах и на улице. Имя этого мужчины станет известно всем. Есть ли способ лучше проявить себя, чем показать целой стране, на что способен?

Раздался второй оглушительный гудок, не могу поверить, что больше не вздрагиваю, когда слышу его.

Тепло прощаюсь с подругой и желаю удачи мистеру Новаку. Прежде чем вступить на лесенку-подножку стилпоезда, Ева задержала на мне долгий взволнованный взгляд, и я в прощальном жесте махнула ей рукой.

Женщина поднялась на стилпоезд, а я, не дожидаясь его отправления, направилась к выходу из платформы номер тринадцать. Вышла из вокзала западного Данфорда и села в черное такси. Теперь мне нужно успеть на встречу с Патриком Джеферсоном, он ждет меня в своем кабинете к двум часам. Взглянув на маленький циферблат наручных часов, удостоверилась, что время еще есть, но его мало.

Сейчас час пик, и встречное направление по Второй центральной улице уже стоит — отовсюду слышатся нетерпеливые автомобильные гудки; из машины такси вышел пассажир, он предпочел идти пешком. Движение на восток таких сложностей не испытывает. Пусть не так быстро, как хотелось бы, но мы движемся.

Спокойным задумчивым взглядом смотрю в окно. Смотрю на красочные витрины магазинов с огромными рекламными надписями, я смотрю на людей и на их красивую одежду, смотрю на машины…

Мужчина в длинном черном пальто вынимает из уличного автомата газету. Женщина в красной шапочке выходит из телефонной будки.

Мне вдруг стало грустно.

На этих улицах мне не увидеть машин будущего поколения, не увидеть людей, неразлучных с их карманными телефонами.

Я ничего не узнаю о жизни без утренней газеты…

Кажется, я начинаю тосковать по ней — по своей прежней жизни. Очень.

Любопытно, если я вернусь однажды, я буду так же смотреть на мир, как Ева смотрела сегодня на свой?

Вхожу в карусельные двери небоскреба и уверенным шагом направляюсь к лифту, выжимаю в нем семьдесят третий этаж.