Вот идиот. Этой Эврике всего девятнадцать. Вся жизнь впереди. Я поперхнулась собственными мыслями, осознав, что никакой жизни у Эврики больше нет. Я ее фактически убила. Когда моя миссия будет завершена, я вернусь на «Арго», а здесь останется лишь мертвая оболочка. Если бы не я, она прожила бы двенадцать часов, а потом зарезала бы своего мужа и покончила с собой. Я забрала ее время, когда она могла бы плыть в лодке, запряженной тройкой водяных лошадей, любоваться видом из окошка и гладить муфлю, которая, похоже, почувствовала, что хозяйке угрожают, и пыталась ее защитить. Грудь сдавило от вины, и я хрипло втянула воздух, пытаясь вернуть себе возможность дышать.

— Бедное дитя, — зловеще продолжил мэйн Кастор, приняв мои хрипы за рыдания. — Твой удел — скорбь и страдания. Но ты можешь их прекратить.

В мою правую ладонь легла теплая рукоять, и пальцы сами обхватили ее. Я покосилась на изящный ножик, лезвие которого было спрятано в кожаный чехол, украшенный завитушками.

— Когда поймешь, что грязь не смыть молитвами, отпусти свою душу. И пусть она вознесется к богине, — предложил добрый священник. — А перед этим — отомсти за поруганную честь.

Вспомнив советы рыжего — в разговоры не пускаться, сразу плакать, — я прикрыла глаза свободной рукой и принялась тихонько всхлипывать.

Мэйн Кастор вздохнул, и вскоре дверка каюты стукнула, закрывшись. Глянув через растопыренные пальцы и убедившись, что священник ушел, я покрутила кинжал, рассматривая завитушки на рукоятке, странно напоминающие математические символы. Спрятав оружие в обнаруженный на юбке карман, размяла пальцы рук. По-видимому, я сразу наткнулась на один из факторов, приведших Эврику к самоубийству, — негативное влияние священника, который отчего-то настроен против ее брака и будущего мужа, в которого, впрочем, уже вселился Влад. Мне осталось лишь встретиться с ним и не путаться под ногами. Тридцать дней, а потом я вернусь на «Арго».

Вина, сдавившая грудь, отступила, и я снова вдохнула ароматы чужой планеты. Пахло водорослями, цветами и чем-то аппетитным, отчего мой рот наполнился слюной: круклями — подсказала мне чужая память. Принюхавшись, я нашла возле корзинки кулек, набитый липкими пахучими кругляшами. Покрутив один из них в пальцах, я попыталась найти информацию в памяти Эврики, которая все больше отдалялась от меня. Я будто листала книгу, страницы которой склеивались или вовсе рассыпались в моих руках. Съедобно — все, что я поняла, но и этого было довольно.

Устроившись на сиденье поудобнее, я закинула в рот круклю и захрустела, жмурясь от наслаждения. Великолепно! Ежедневный паек на «Арго» с соблюдением баланса жиров, белков и углеводов и наличием всех витаминов и микроэлементов был практически безвкусным. По-видимому, Фернанда считала чревоугодие пороком, а потакание порокам не входило в прошивку ее электронных мозгов.

Съев еще несколько шариков, я облизала ставшие сладкими чужие пальцы.

В окошко, свесившись с крыши, заглянул уже знакомый мальчишка. Черные вихры, яркие карие глаза — он напомнил мне брата, каким тот был лет в тринадцать. Если бы Киру в этом возрасте доверили управлять водяными лошадьми, он бы пищал от восторга. Я протянула мальчишке кулек, но он быстро помотал головой и скрылся из виду.

Да, я забрала у Эврики двенадцать часов, но это спасет людей на всей планете. Должно снасти!

Примирившись с совестью, я ослабила шнурки, туго стягивающие грудь Эврики, поступившую в мое временное пользование. Достав из кармана кинжал, подаренный священником, и вытянув его из ножен, попыталась рассмотреть свое отражение в блестящем лезвии.

В первый момент я едва сдержала вздох разочарования. Мы с Эврикой оказались похожи как сестры: те же карие глаза, тонкие брови вразлет, темные волосы и смуглая кожа. Даже грудь размером как у меня — ничего особенного. А я бы не отказалась побыть месяц блондинкой или вовсе рыжей. Глупо, конечно. Это все гормоны, наверняка. Чужое тело, несознательные реакции. Я здесь, чтобы предотвратить вымирание человечества на планете, которая должна получить название Обитель номер девять. А волосы можно и перекрасить, когда вернусь.

Я снова всмотрелась в чужое лицо. Белки карих, чуть раскосых глаз, покраснели, будто Эврика долго плакала накануне. Пухлые губы обиженно изгибались. У меня над правым уголком губ была родинка, в отражении ее, конечно, не нашлось. Лицо казалось наивным и каким-то несчастным. Я попробовала улыбнуться своему отражению в кинжале, и на щеках Эврики появились ямочки. Так-то лучше.

Мы пристали к берегу примерно через час, и я мысленно поблагодарила рыжего за удачно подобранное время подселения: я успела вжиться в чужое тело и даже преисполниться оптимизмом насчет исхода нашей миссии. Поэтому, когда кони неуклюже выбрались на пологий берег, загребая песок лапами, я не стала дожидаться, пока мэйн Кастор откроет мне дверь, и вышла сама. Обойдя сундуки с приданым Эврики, я спрыгнула на песок, бело-розовый и рыхлый, как ряженка. Очень хотелось разуться и погрузить в него пальцы ног, вспотевшие и затекшие в неудобных тесных туфлях, но, судя по лицу мэйна Кастора, который перевалился через борт лодки и уже спешил ко мне, я и так нарушила местный протокол.

— Эва, веди себя прилично, — зашипел он. — Где твоя шляпка?

Он бубнил что-то еще, но я запрокинула лицо к небу и зажмурилась, наслаждаясь теплом. А потом несколько раз подпрыгнула на месте, взмахнула руками, привыкая к чужому телу и низкой гравитации.