— Об этом каждый слышал, но видеть не доводилось. Почему ты спрашиваешь?

Ада пожала плечами и напустила на себя равнодушный вид:

— Каждая мечтает о такой любви. Только существует ли она?

— Конечно. Но реальность гораздо страшнее сказок. Если бы я почувствовала, что где-то рядом бродит моя истинная пара, знаешь, чтобы я сделала?

Насладившись паузой, Тиросина продолжила:

— Бежала бы от неё подальше.

— Почему?

— Стоит мужчине и женщине соединиться, как они обречены на вечный голод и поиск друг друга. А если один умрёт раньше времени, потянет и второго. Тоска съест. Похоже на проклятие, верно?

— Но как этим двоим узнать, что они предназначены друг другу? Так можно любую страсть отнести к предназначению, — протянула Ада и замолчала, с нетерпением ожидая ответа.

— Знаки на теле, например. Обычно на плече или бедре. И не спрашивай какие. Если ты уверена, что встретила свою пару, я тебе сочувствую.

Тиросина смерила Аду долгим взглядом и, кивнув на прощание, вышла. Сердце девушки сжалось в предчувствии беды. Ада должна была проверить немедленно, девушка быстрым шагом шла по коридору, а внутренний голос упрямо твердил, что уже слишком поздно что-то менять.

Ворвавшись в комнату и бросив на кровать учебник и блокнот для записи, девушка принялась стаскивать с себя одежду. Пальцы дрожали, расстёгивая пуговицы формы, одна из них оторвалась и укатилась под кровать Далиды.

Наконец Ада освободилась и с закрытыми глазами подошла к зеркалу. Сердце колотилось как взбесившаяся лошадь, бегущая не разбирая дороги.

— Раз, два, три!

Открыв глаза, Ада вперилась в отражение и сразу увидела то, чего боялась. На правом бедре, много выше колена, синело овальное пятно, размером с пятак.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это было последней каплей. Ада, не одеваясь, легла под одеяло и, накрывшись с головой, свернулась калачиком. Глаза были сухими, плакать не хотелось. Отогнав робкую надежду, стучащуюся в сердце, девушка принесла клятву, что никому не позволит руководить собой. Ни ректорессе, ни Истинным, ни Марку, ни даже Судьбе, чтобы та ей не готовила.

* * *

Однако принести клятву оказалось легче, чем её соблюсти. Ада понимала, что пока она учится независимости ей не видать. Получить должность и жить самой по себе, как дворовая кошка без хозяина и его правил, — вот к чему она стремилась. Это стало навязчивой идеей и самоцелью.

— Глупостью и самодурством, — в моменты плохого настроения ворчала Далида. — Встреть я свою судьбу, уж никому бы её не отдала!

— Судьба сама ко мне не слишком стремится.

— Вот и неправда! Сколько можно за тобой бегать?!

После этой фразы Ада обычно замолкала, делая вид, что не желает продолжать разговор. На самом деле, ей было обидно, что Марк после нескольких недель бесплотных попыток поговорить, вспылил и ушёл, сказав на прощанье, что девушка сама явится, если он ей действительно нужен. А нет, так Дракон переживёт!

И посмотрел надменно, как он это умеет. В этот момент, она поняла, что переборщила с обидой и, возможно, надо дать ему высказаться. Но время было упущено, а унижаться, кричать вослед не позволяла гордость.

Дни потянулись в тоскливом ожидании весточки. Сначала Ада продолжала злиться на Марка, пока её сердцем окончательно не завладели печаль и острый страх потерять любимого. Чтобы хоть как-то его заглушить, Ада с головой ушла в учёбу. Она овладела навыками целительства, научилась укрощать ветер и вызывать шторм. Огонь на кончиках пальцев стал почти ручным и охотно выполнял волю хозяйки, но Ада пока не могла отпустить его, позволить пламени взметнуться вверх. Оно напоминало ей о Марке, заставляло сердце сжиматься, а глаза делались влажными, очертания предметов размывались.

Пятно на бедре тоже напоминало о запретной связи на озере и о колючей траве, растущей на его берегу. День ото дня клеймо становилось ярче и заметнее, оно зудело и болело, стоило подумать о Драконе. Ада пыталась уверить Далиду и саму себя, что это просто засос, но время всё расставило по местам и отняло надежду.

Иногда до девушки долетали слухи о том, что помолвка младшего сына Ладона и новой жрицы — хранительницы будет этой осенью. В такие дни Ада была особенно молчалива и просиживала вечера в одиночестве в дальних уголках сада, о которых знала она одна, не считая угрюмого голема- садовника. Ему Ада и поверяла свои горести и тяготы разбитого сердца, прекрасно понимая, что тот нем и оттого не сможет их выдать.