Ему вдруг захотелось напиться. Так, чтобы окончательно утратить связь с реальностью, чтобы, как прадед, кататься по дому верхом на лошади, рубить наградной саблей шторы с мебелью и орать, что все люди сволочи, все бабы шлюхи, а мир погряз в грехе, и чтобы Бланк обязательно с искренним сочувствием качал головой и говорил: «Вот милорд-то наш, нажрался как свинья…» Во всяком случае, это было бы весело, и он сумел бы выкинуть из головы неприятную гложущую мысль о том, что, возможно, Рекиген и Алита действительно друг другу нравятся. Почему бы и нет, в самом деле?

Неожиданно из дверей ближайшего питейного заведения на Лефевра вывалился Гуле – веселый, румяный, в пальто нараспашку. Похоже, он начал гулять с раннего утра и не собирался останавливаться. Он вскользь извинился и собрался было идти дальше, но, всмотревшись, узнал Лефевра, хлопнул его по плечу и воскликнул:

– Друг мой! А ты-то как тут?

– А что? – хмуро ответил Лефевр вопросом на вопрос.

Гуле развел руками:

– Я думал, ты на принцевой свадьбе пляшешь.

Лефевр отмахнулся:

– Без меня попляшут.

Гуле пристально посмотрел на него, и Лефевр вдруг понял, что старый товарищ догадался о том, что его гложет, и совершенно искренне сочувствует и разделяет эту печаль.

– Знаешь что, дружище, – сказал Гуле, и в его голосе не было ни хмельных ноток, ни кабацкой лихости. – Тут неподалеку есть очень пристойное заведение. Темное пиво, сами варят. Посидим, выпьем по кружке в честь праздника?

От такого предложения нельзя было отказаться. А Лефевр и не думал отказываться.

⁂

– А слышал, в столице появилось новое изобретение – синема? Движущиеся картинки на экране. Как настоящие. Я сам не видел, товарищ рассказывал. Собрался в зале народ, экран включили – а там с экрана поезд едет прямо в зал! Первые ряды как ломанулись бежать! Потом только поняли, что это иллюзия. Но не магия. Там специальный аппарат, а в нем пленка с картинками.

Темное пиво в пристойном заведении оказалось на диво вкусным; впрочем, Лефевр и Гуле довольно скоро перешли к более крепким напиткам, и после третьей стопки грушовицы Лефевр вдруг обнаружил, что боль, стиснувшая его грудь в тот момент, когда принц надел обручальное кольцо на палец Алиты, медленно разжимает захват.

– Мне только этой синемы не хватает для полного счастья, – мрачно сказал Лефевр, давя сигару в пепельнице.

Официантка, высокая блондинка с томными коровьими глазами и поистине впечатляющим размером бюста, наклонилась к столу и заменила пепельницу на чистую. Гуле не упустил случая ущипнуть ее за бедро, и тотчас же был награжден кокетливым: «Наглец!»

Заведение располагалось в подвальчике, окон тут не было, и постепенно Лефевр потерял счет времени. То ему начинало казаться, что они с Гуле сидят тут меньше часа, а то вдруг он с неожиданной четкостью осознавал, что давным-давно наступила ночь, свадебный пир окончен, и Рекиген с Алитой уединились в своих покоях и сейчас, в эту самую минуту, когда Лефевр угрюмо напивается, любят друг друга.

Это было невыносимо.

– Сдается мне, дорогой друг, что миледи Алита ждала от тебя предложения руки и сердца, – сказал Гуле, когда официантка удалилась, покачивая бедрами. После второй стопки грушовицы Лефевр рассказал ему историю своих отношений с Алитой и неожиданно встретил живое сочувствие и понимание.

– Какое предложение… – отмахнулся Лефевр. – Я что, принцу конкурент?

– Не в этом дело. Женщины – они материя тонкая, – Гуле произвел некие жесты руками, которые были призваны изобразить всю тонкость дамской натуры. – Для них замуж – это… – он прищурился, прикидывая сравнение, и сказал: – Ну вот как для нас с тобой пост министра. С этим постом хлопот больше, чем пользы, но сам факт! Ты ведь уже не просто человек, ты… – Гуле снова произвел жесты руками.

– Человечище, – произнес Лефевр, наполняя стопки.

– В точку, – согласился Гуле. – И вот посмотри на ситуацию ее глазами. Принц предложил ей не просто вечерок скоротать интимным образом. Он ее сразу же позвал замуж и из лап маньяка спас. Но тут маньяк не так важно, как замуж. И вдруг появляешься ты и говоришь: твой принц – урод, неизвестно что затевает и тебя вокруг пальца обведет.

– Так и есть, – сказал Лефевр, осушив свою стопку и вынув из обертки уже четвертую за день сигару. Принц Рекиген не нравился ему все больше и больше. – Она очень добрая и наивная. Ее ребенок обведет вокруг пальца, не то что Рекиген.

– Все уроды, – сообщил Гуле, опрокинув стопку и намотав на вилку тонкую ленту бекона. – Нет в сей юдоли святых и чистых, сам понимаешь. И вот ты на голубом глазу заявляешь доброй и наивной миледи такие вещи – и что? Потом-то что? Допустим, бросит она принца, и куда ей деваться? Обратно к мадам за стойку? Ты говоришь, чего она должна лишиться, а вот альтернатив не предлагаешь. А если бы ты сказал: ну его, этого принца, выходи за меня – это был бы уже совсем другой вариант!

Гуле откинулся на спинку стула и сунул-таки в рот бекон. За стеной компания гуляк разразилась жеребячьим ржанием, и официантка поспешила туда с добрым десятком пивных кружек на подносе.

– Она бы отказалась, – устало промолвил Лефевр. Идея Гуле была совершенно бессмысленной. Какая женщина в здравом уме променяет принца на Страховида? – Кто я и кто он?