Алита кивнула и внезапно с невероятной, резкой ясностью осознала, что ей уже не страшно и не горько. Если Рекиген умрет, то это будет идеальным вариантом для всех. Первой мыслью было: «И поделом!..» – а потом пришла вторая: «Господи, в кого я превратилась…»

– Все будет хорошо, – уверенно сказала Алита. – Но подготовьте для меня траур.

⁂

Алита увидела мужа поздно вечером, почти ночью, когда врачи закончили свою работу и разрешили ей войти в палату. Сделав несколько шагов к белой койке, на которой лежало человеческое тело, Алита внезапно споткнулась, словно налетела на невидимую преграду – человек на койке не мог иметь отношения к Рекигену. Это был кто-то другой: Алита смотрела на бледное осунувшееся лицо, на забинтованную голову, на слишком длинные руки, безвольно лежавшие поверх одеяла, и не могла поверить в то, что это Рекиген. Хотя… вот владыческая татуировка чуть ниже левой ключицы, вот знакомый шрам на руке, а уж форму ушей-то точно не подделать. Эта двойственность была чересчур болезненной и жуткой; Алита поняла, что падает в обморок тогда, когда врач подхватил ее и негромко произнес:

– Тише, тише, ваше высочество. Держитесь.

– Он… – начала было Алита и не закончила фразы. Ей казалось, что она не переживает по-настоящему, а просто продолжает игру, к которой уже успела привыкнуть. Любящая жена должна падать в обморок возле умирающего мужа. Так положено, и это тоже было жутким. Ненастоящим.

– Все в воле Господа, ваше высочество, – откликнулся врач и осторожно подвел Алиту к небольшому стулу рядом с койкой. – Мы сделали все, что от нас зависело. Держитесь, вы должны быть сильной.

«Я должна быть сильной», – повторила Алита. Бледное лицо молодого мужчины на койке все-таки принадлежало Рекигену, но не весельчаку и авантюристу, а усталому человеку, полностью смирившемуся со своей судьбой и не испытывающему желания сражаться с ней. Если он все-таки умрет, не переживет этой ночи, то Алита получит свободу, и все кончится. Не будет ни интриг, ни лжи, ни игр, которых она не понимает. Она обретет свободу и сможет делать все, что захочет. Например, выйти замуж за Лефевра и стать счастливой.

Человек на койке был неподвижен. Едва заметно поднималась и опускалась грудь, и слегка дрожали веки – вот и все. Стыд, нахлынувший на Алиту, был настолько сильным, что она издала хриплый, полузадушенный стон и закрыла лицо ладонями. Врач тотчас же поднес к Алите флакон с резко пахнущим содержимым и проговорил:

– Ваше высочество. Алита. Вы меня слышите?

Запах пробирал до дрожи.

– Слышу, – откликнулась Алита и подумала: «Интересно, почему Ахонсо не пришел? Или он уже был здесь? Где вся родня?»

– Алита, крепитесь. Сможете встать? Думаю, вам лучше уйти и отдохнуть.

Алита не могла не признать его правоту. В конце концов, что она может сделать для незнакомого человека на койке? Врач помог ей подняться – Алита с необычной для себя отстраненностью отметила, что он долговяз, молод и рыж, а на скулах у него целая россыпь веснушек.

– Я буду дежурить всю ночь, – заверил ее врач. – Если что-то изменится, к лучшему или к худшему, то я вас позову. Согласны?

Алита кивнула и спросила:

– Как вас зовут?

Врач улыбнулся и ответил:

– Фьетро.

Алита вдруг представила себе этого рыжего Фьетро лежащим на полу с развороченной грудью – удар очень мощного заклинания был настолько быстрым, что доктор даже не понял, что умирает. В черно-кровавой яме на груди что-то белело, из-под тела медленно растекалась лужа крови.

– Ваше высочество, – сказал живой и здоровый Фьетро, глядя ей в глаза. – Все будет хорошо. Поверьте.

– Верю, – негромко сказала Алита и уже потом, когда на рассвете что-то взорвалось в больничном крыле, поняла, что хорошо уже не будет. Никогда.

⁂

Лефевра разбудил удар – вернее, он потом так назвал для себя это внезапное ощущение, сбросившее его с кровати. Несколько мгновений он тупо смотрел на часы: половина пятого, по зимнему времени еще глухая ночь и до утра далеко. Самый темный и мрачный час, когда люди беспробудно спят, а силы зла властвуют безраздельно.

Силы зла. Винокуров.

Быстро собравшись и нервно распихав по карманам защитные артефакты, Лефевр выбежал из дома и бросился на угол проспекта и улицы Бакалейщиков, к стоянке ночных извозчиков. Он всем телом ощущал какую-то вязкую знобящую пустоту – так бывает при простуде, когда повышается температура и организм борется с болезнью, но до окончательной победы еще далеко. А еще он очень четко понимал, что может не успеть и все судорожно принятые меры окажутся бесполезными. Винокурова не остановят ни внутренние войска, ни полиция, ни особые отряды – никто. Просто потому, что он был сильнее. И Лефевр, тоже ничем не помешает тому, кто сейчас прорывается в их мир – торопливо, нагло, с полным осознанием своей власти.

– Огюст-Эжен… – знакомый голос артефакта был тихим, едва уловимым. Он терялся в метельной ночи, тонул среди снегов и льда, и Лефевр ощутил пронзительную жалость и печаль. – Вы меня слышите?