– Проваливай, – повторила Соня. Она сейчас не испытывала ничего, кроме стыда за то, что когда-то любила этого человека. Всей силы духа Никитосу хватило только на то, чтобы убрать надоевшую жену чужими руками, а теперь он не может набраться смелости и посмотреть ей в глаза.

– Как ты вернулась? – проговорил он, и тут выдержка окончательно покинула его: Никитос вскочил, сжал кулаки и заверещал по-бабьи: – Как ты, сука, вернулась? Почему ты не сдохла? Ты должна была сдохнуть, обезьяна! Я за это бабки отвалил!

Ноздри Сони дрогнули, и она вскинула руку, собирая нити заклинания в пальцах. В эту минуту она забыла о том, что вся магия осталась в Сузе – и магия тоже об этом забыла. Заклинание сгустилось в светло-зеленый шар, сорвалось с ее пальцев и ударило Никитоса в грудь.

– Я не сдохла, дорогой, – ухмыльнулась Соня. Зеркало на стене отразило незнакомую жуткую фигуру, и только потом Соня поняла, насколько ужасной и пугающей была в тот миг. Никитос, отброшенный к окну, схватился за горло: он задыхался, ему не хватало воздуха. Соня шагнула вперед и, подняв руку, сказала: – Я же говорила: не называй меня обезьяной.

Никитос жадно хватал воздух раззявленным ртом, не сводя взгляда с жены. Соня чувствовала, как лицо каменеет, превращаясь в маску презрения и ненависти. Вот он, человек, которого она любила всем сердцем, – и он заплатил за любовь, выкинув ненужную жену в другой мир. В клетку. На верную смерть. В ушах шумело; на мгновение Соне показалось, что она сейчас умрет от боли.

– Бабки он отвалил, – второй шар ударил Никитоса и отшвырнул его на пол. Гнев, абсолютный и ясный, туманил зрение. – Не мои ли бабки-то? Ты же никогда много не зарабатывал, дорогой, – еще один шар, и еще: из носа и ушей мужа потекла кровь. Соня прошла по комнате и склонилась над Никитосом. Она вернулась домой, ее магия осталась с ней, и она могла отомстить. Это было очень легкое и очень искреннее чувство.

Соню остановило только понимание того, что если она сейчас убьет Никитоса, то никогда не сможет посмотреть в глаза Лефевру.

– Лежи смирно, дорогой, – посоветовала она и развела руки. Между пальцами повисли серебристые нитки паутины: примерно такими Клод прикрепил ее к алтарному камню, лишив возможности шевелиться. – А то будет больно.

⁂

Велецк оказался достаточно крупным, но, к удивлению Сони, каким-то очень ленивым городком, погрязшим в вязкой дремоте и не желающим из нее выбираться. Вроде бы жизнь била ключом: на дорогах Соня увидела дорогие машины, количество торговых центров на душу населения было практически столичным, от реклам и новогодней иллюминации рябило в глазах, хотя до Нового года было еще больше месяца, – но почти все люди выглядели так, словно больше всего хотели забраться под одеяло в компании с печеньем и планшетом и чтобы их не трогали в ближайшие сто лет.

Книжный магазин, в котором предстояло выступать Винокурову, располагался в самом сердце города, на втором этаже огромного торгового комплекса. Сидя за столиком на фудкорте, Соня лениво потягивала бессовестно разведенное пиво и смотрела, как в стеклянной коробке магазина суетятся продавщицы, готовя место для выступления величайшего фантаста современности. Растяжки с рекламой новой книги висели на каждой стене. Вездесущие телевизионщики уже расставляли аппаратуру: визит светоча следовало осветить во всех подробностях.

Фанаты Винокурова уже толпились возле магазина и на фудкорте, все энергичные, все веселые, все с красно-белыми шарфиками – расцветки флага Сааты. Сказать бы им, что Саата на самом деле называется Сузой, а их кумир просто подглядывает за чудесным миром в замочную скважину, потому что не в силах создать ничего своего, – ведь не поверят, разорутся… Впрочем, глядя на винокуровских поклонников, Соня подумала, что вот так, лицом к лицу, они орать не станут. Они ужасно боятся реального мира, который может дать им отпор, и смелеют только за компьютером. Как Никитос, который со вкусом втаптывал в грязь любимую жену, но тотчас же капитулировал, когда понял, насколько она изменилась.

Он обмочился от ужаса, когда нити опутали его, заключив в некое подобие кокона. Вспоминая об этом, Соня не могла сдержать презрительной ухмылки. А ведь она любила его, хотела строить с ним жизнь, верила, что все будет хорошо… Отпив еще глоток из высокого пластикового стакана, Соня подумала, что у нее наконец-то открылись глаза.