Разувшись и нанизав пальто на крючок вешалки, Соня прошла за Анной Петровной в небольшой зал. Должно быть, квартира, где живут двое пожилых супругов, должна быть именно такой: с неновой, но аккуратной мебелью, с фотографиями на стенах и полках, с огромным количеством книг и цветочными горшками на подоконнике. Вопреки ожиданиям, в зале пахло не затхлостью слежавшегося времени, а какими-то духами, невероятно изящными в своей старомодности. На одной из фотографий Соня узнала Хелену Лефевр – Лену Мезенцеву. Она сидела на скамье, сцепив руки в замок на коленях, и улыбалась человеку по другую сторону объектива. Это было непонятное светлое чувство возвращения домой после долгой разлуки; Соня шмыгнула носом и отвела взгляд от снимка.

Анна Петровна с трепетной нежностью вынула из конверта акварели – на одной из них она сама, молодая и веселая, была изображена с мужем, на другой была Бригитта – юная, легкая, очень похожая на мать, на третьей – Огюст-Эжен, серьезный и строгий. На последней Елена нарисовала себя и мужа. Анна Петровна долго рассматривала акварели, не замечая, что по лицу струятся слезы. Ее улыбка была такой, что Соня ощутила, как останавливается сердце.

– Леночка… – промолвила Анна Петровна и вынула из конверта письмо: большое, подробное, на нескольких листах. Соня считала непорядочным читать чужие письма, но с этим была вынуждена ознакомиться, чтобы составить легенду, которую должны узнать родители Хелены Лефевр. Анна Петровна быстро прочла письмо, потом перечитала его медленно, вдумчиво, и перечитала еще раз, отрываясь от мелких убористых строчек и глядя на лица людей на акварелях.

– Ее почерк… – растерянно промолвила Анна Петровна. – Ее стиль. Леночка хотела стать художницей, ее манеру не перепутаешь… Вы ее видели, Сонечка? Видели?

– Да, – кивнула Соня и быстро и многозначительно добавила: – Понимаете, я не имею права рассказывать вам детали. На самом деле меня тут вообще нет. Но Лена… она жива и здорова. У нее дети. И она каждый день вспоминает о вас. Каждый день…

Анна Петровна оробело качнула головой. Только сейчас Соня заметила, как трясутся руки старушки.

– Внешняя разведка, да? – спросила она. – Поэтому Леночке нельзя ни позвонить, ни написать?

Соня утвердительно кивнула.

– Если ее раскроют, то это подставит под удар нашу страну, – сказала она без выражения, старательно глядя в сторону. Анна Петровна понимающе вздохнула, и Соня поспешила добавить: – Я и так на грани провала. Но все-таки в мире должна быть справедливость, правда?

В замке заворочался ключ, и в квартиру вошли. Анна Петровна встрепенулась и, подхватив содержимое конверта, бросилась в прихожую. Соня старательно рассматривала свои руки, пытаясь не вслушиваться в негромкие голоса из прихожей и невольно ловя обрывки слов. Потом вдруг стало тихо, очень тихо, а потом кто-то вздохнул и спросил:

– Она там?

В зал вошел высокий, чуть сутулый мужчина, которого язык не поворачивался назвать стариком, – глядя на пожилого джентльмена, Соня подумала, что именно таким и будет Огюст-Эжен лет через пятьдесят. Робко поднявшись с кресла, она хотела было поздороваться, но Евгений Мезенцев твердо спросил:

– Она жива?

– Жива, – ответила Соня, пытаясь взять себя в руки и вернуть голосу спокойную уверенность. – Жива и здорова, я видела ее неделю назад…

Мезенцев провел ладонью по глазам, на мгновение утратив всю силу и выдержку и став просто несчастным человеком, который провел свою жизнь в ожидании и наконец дождался. Анна Петровна несмело взяла его за рукав рубашки.

– Евгеша, не надо, – проговорила она. – Мы ведь и не надеялись дождаться. А Леночка жива, и внуки у нас есть. Не надо, Евгеша…

Старушка не выдержала и заплакала снова. Мезенцев вздохнул и обнял ее.

Потом, покинув квартиру и оставив Мезенцевых с их горем и счастьем, Соня так и не ощутила облегчения. Хелена Лефевр вернулась домой, а Соня застряла между мирами, и надежда на то, что она когда-нибудь окажется в Сузе и увидит Огюста-Эжена, была совсем слабой. Артефакт лежал в коробке и выглядел как обычная старая ручка.

– Что же мне теперь делать? – спросила Соня.

Расставшись с Мезенцевыми, она долго бродила по Васильевскому острову – дождь перестал, выглянуло солнце, и город мгновенно потерял всю свою осеннюю мрачность. Купив в ларьке кофе, Соня устроилась на лавочке и достала из сумки коробку с Пером.

– Мне надо вернуться, – негромко сказала она. Кругом были люди, но никто не обращал на Соню внимания, словно она до сих пор была в Сузе. – Мне надо вернуться и спасти Огюста-Эжена. Понимаешь?

Перо молчало. Картонный стаканчик обжигал пальцы.

И Соня поехала домой. Что еще ей оставалось делать?

Она провела три долгих месяца, улаживая скопившиеся дела и пытаясь как-то жить дальше. Пришлось засунуть надежду в самую глубину сознания и запереть дверь, но Соня все равно думала о Лефевре, и с каждым днем ей становилось все страшнее. Казалось, что Перо никогда не оживет. Открывая коробку с артефактом, Соня думала, что он умер.