Мальчишка промычал что-то нечленораздельное и прикрыл глаза. Алан подхватил его на руки и, стараясь не биться плечами о стены узкого прохода, понес наверх.

«Шустрик» не был предназначен для перевозки пассажиров, поэтому все ютились в большой общей каюте, больше похожей на трюм, перегороженный деревянными стенами. Только Алану Кэп уступил капитанскую каюту с двойным гамаком. Конт хотел забрать к себе Маю, но девушка отшутилась, что боится не удержаться и соблазнить хозяина. Но и в общей каюте она не осталась, оборудовала себе небольшой закуток между бочками, а парни притащили ей матрас и ворох одеял. Первые несколько дней никто из моряков не знал, что Мая девушка, ей весьма удачно удавалось скрывать свою женскую сущность, но потом Алан ее выдал. Случайно, не подумав, назвал «принцессой» во время ужина. Но любые поползновения в ее сторону сразу пресек Иверт. Горец обвел всех мрачным взглядом и весомо произнес:

– Любой, кто позарится на рабыню вождя, будет оскоплен мной лично, – и, помолчав, многозначительно добавил: – Ножом с зазубринами.

За трое суток, что они были в море, желающих так и не нашлось.

Смеркалось. Солнце уже легло на линию горизонта, окрасив гребни волн в золотисто-розовый цвет. Красиво. Алан посадил Тура на ящик и сам сел рядом, затем вытащил из кармана найденный шутом перстень и протянул мальчишке.

– Пчела на цветке. Род Зюгановских. Последний из баронов пропал еще до моего рождения. Скорее всего, перстень был украден или снят с трупа. Эти перстни только память об основателе рода, летопись семьи. Там на внутренней стороне стоит дата рождения первого в роду. Мой отец говорил, что они нужны только для того, чтобы похваляться древностью родословной. Бесполезная вещь. Можете его выбросить.

– А где твой родовой перстень?

– Какое это теперь имеет значение? – Турен смотрел на море.

– Волнуешься?

– Уже нет, – тихо ответил мальчишка. – Просто сил нет волноваться. Жду, когда сойдем на берег. А там – будь что будет.

– Твой отец погиб, защищая крепость. А мать?

– Не знаю. Когда мы уходили из замка, она не вышла нас провожать. Может быть, ее уже убили. Я плохо помню те дни. Все смешалось. Все куда-то бежали, плакали, кричали.

Алан подвинулся ближе и, обняв паренька за худые плечи, прижал к себе. Так они и сидели молча, глядя, как солнце прячется за море, пока Тур не заснул, пригревшись у теплого бока мужчины, заменившего ему семью.

К ним подошел Берт с одеялом в руках.

– Ужинать будете? – шепотом спросил он, укутывая Тура в одеяло и подхватывая на руки.

Виктория отрицательно покачала головой. Есть не хотелось, да и воспоминания о страшной находке Оськи как-то не добавляли аппетита.

– Положи его в моей каюте, – кивнула она на спящего мальчишку. – Мне постели на палубе.

Берт кивнул и скрылся в опустившихся на корабль сумерках.

Завтра их путешествие закончится. Виктория стояла, облокотившись о борт, и смотрела, как на небе появляются звезды. Сначала едва заметные, затем все более и более яркие. Тихо плескались волны, шелестел парус, переговаривались вахтенные, с юта доносилось негромкое пение. Пришел Берт, принес горячий травяной чай и бутерброд с соленым сыром, постоял молча рядом и, спросив, не нужно ли что-то конту, незаметно исчез, пожелав спокойной ночи. А когда конт уже собрался ложиться, подошел Кэп.

– Сир, завтра придем. – Он встал рядом. От капитана пахло потом, рыбой и вином. – На материке все не так, как на фронтире, сир. Все не так, кость мне в горло.

– Что именно не так, Кэп? – Алан чуть повернул голову в сторону говорившего.

– На рабов ваших надо ошейники надеть. Без ошейников их сразу заберут. Нельзя рабу без ошейника. Пошлину на каждого заплатить надобно.

– А как узнают, что это раб, а не свободный?

– Так я в порту бумаги подать должен, чтоб им ветра попутного не видать. Пошлины заплатить, гарпун им в глотку. Это вы к рабам как к людям относитесь. А здесь не так.

– Я понял. Ошейники у тебя есть?

– Найдем. И это… к художнику надо бы приставить кого. Смазливый он очень. Любят бабы смазливых. За такими охотятся, спрос на них большой. Или, может, морду ему подправить? А?

– Не будем мы ничего ему подправлять, – усмехнулся Алан. – Завтра все решим.

– Тадыть-растадыть, а может, на цепь? Украдут. Как пить дать украдут, – бурча себе под нос еще что-то, Кэп, слегка покачиваясь, отправился восвояси.

Эх, придется завтра объяснять своим рабам, что это необходимость, а не причуда конта. Алан широко зевнул и опустился на матрас, с головой накрывшись одеялом. Ночи уже были холодными.