– Тоже чудеса твоей Надюхи? – задумчиво хмыкнул собеседник.

– Не знаю и, веришь, копаться не хочу. Это как с теми часами из гостиной, которые мы с тобой в пятом классе раскурочили. Разобрать разобрали, а собрать не смогли толком. Лишние детали отцу моему сдали и ремня хватили. Часы в мастерской потом чинили, но нормально они так и не заработали, то вперед, то назад убегали, мамка замучилась подводить. Потому я Надюху прессовать не буду. Захочет подсказать, подскажет, а давить – не-э-э.

– Если она болезни чует, ей тогда свое дело открыть можно и деньги лопатой грести. У нас народ на экстрасенсов и чудеса падкий.

– Вадь, ты дурак или прикидываешься? Ее на клочки порвут, девчонка, может, что и видит, но без медицинского образования ее слова еще поди истолкуй, а лечить вовсе не умеет. Только, когда надежды никакой, и за воздух цепляться будешь, от отказа злость такая в груди поднимается, что аж в глазах темнеет, – буркнул Геннадий, укоризненно зыркнув на друга.

– Согласен, – признал тот правдивость рассуждений, с удовольствием глотнул кофейку и задумчиво протянул: – Иначе костры средневековые так ярко не пылали бы. Боимся мы того, чего понять не можем, тянемся к этому и злимся одновременно. А что победит, бог весть.

– О том и речь, не мельтеши и не сбивай мне Надьку, – жестко припечатал Геннадий.

– Не стану, – подумав, ответил друг. – Но если она тебе чего нужное случайно выдаст, поделись!

– Договорились! – пообещал Гена, и мужчины, не вставая, крепко пожали друг другу руки.

Рукопожатие еще длилось, когда здание ощутимо тряхнуло. Из приемной донеслись звон разбитого стекла и испуганный вскрик Надюшки. Не сговариваясь, мужчины метнулись на голос девушки. Та нашлась под столом. Бедолага уже не кричала, только собирала в ладошку осколки чашки, не замечая, как кровит порезанный палец, и плакала. Крупные слезы катились из глаз девушки и капали, капали, капали…

– Цела? Не трусь, подумаешь, небольшое землетрясение случилось! Дом у нас старой постройки. Сталинка капитальная! Еще всех переживет, его, пожалуй, и восьмибалльным не развалишь! – рокотал Степаныч, отбирая прихваченным полотенцем осколки из рук девушки и вываливая их вместе с тряпкой в ведро. – Лапку твою давай залечим сейчас! Вадь, вон в шкафу аптечка, там перекиси бутылек. Тащи сюда!

– Как вы тут? – В дверь всунулась голова заместителя. Высоченный, под два метра, и интеллигентный в пику простоватому начальнику Леонид Александрович поправил очки на переносице и уточнил: – Приветствую! Геннадий Степанович, Вадим Георгиевич, Надя, все целы?

– Почти! Надюшка напугалась и порезалась, – проворчал шеф, шлепнув на порез секретарши пропитанный перекисью водорода клок ваты. Встал и обратился к заму: – Не в службу, а в дружбу, Леня, пусть с охраны эмчеэсникам звякнут, спросят, что к чему и чего ждать, а ты по этажам пока пройдись, успокой народ. Как данные будут, решим, по домам народ распускать или все обошлось. Тряхнуло слабенько и всего разок, но прогноз знать надо бы.

– Сделаю, – кивнул заместитель, вытаскивая смартфон и на ходу принимаясь набивать сообщение.

Из-за закрытой двери доносилось квохтанье потревоженной бухгалтерии. Крякнув, Степаныч глянул на продолжающую рыдать Надюшку и закрыл приемную на защелку. Девчонке сейчас надо успокоиться, ни к чему ей чужая паника.

В кармане шефа запиликал смартфон. Звонила Летка, чтобы удостовериться, что непутевому мужу не упала на голову какая-нибудь балка. Их-то загородный дом Степаныч ставил сам и был уверен, что сделал его покрепче любой сталинки. Вадим тем временем проверял своих.

– Выпьешь, может, чего покрепче? – заботливо уточнил шеф у Надюшки. Ту до сих пор колотила дрожь.

Надя помотала головой. Слезы продолжали капать, и никаких сил остановиться не было. Крепкий чай, врученный Степанычем, и рокот его умиротворяющего баритона чуть отвлекли девушку от погружения в пучину беспросветного отчаяния. Начальник был таким настоящим, большим и не имеющим ничего общего со сверхъестественными переживаниями! Он одним своим присутствием словно отодвигал все призрачные страхи и предчувствия. Но ключевым в этой мысли, увы, было слово «словно». Очень хотелось не бояться, не думать, не видеть жалких ошметков разорванной нити. Но не получалось. Предчувствие беды, обернувшееся ночным кошмаром, как ощущала Надя всем своим существом, начинало сбываться. Пока едва-едва, на периферии материальной реальности. Но нечто злое уже влезло в ее жизнь, осквернило грязными лапами светлую веру в чудо и твердое убеждение в том, что угрозы извне по-настоящему опасными быть ни для кого не могут, что ими лишь искусно пугают, точно любимыми Бомбошкиными ужастиками, которые, стоит зажечься свету в темном зале, оказываются игрушечными и смешными.

– Надюш, все, успокойся. Хочешь, валерьянки тебе накапаю?! Подумаешь, тряхнуло разок, ерунда какая! А палец вообще мигом заживет!