— Да, ты бы перенесла, — подчеркнуто ровным тоном согласился Лафотьер. — Но мне стало скучно.

Я буквально воздухом подавилась, а пока подыскивала подходящие слова, он вышел на балкон. Уподобляться мелкой собачонке, тявкающей вслед проехавшей машине, я не собиралась, поэтому стремительно бросилась за ним, себя уже не сдерживая:

— Да что с тобой, черт возьми? Ты же сам сказал, что это — мой вечер, который я имею право провести, как захочу!

— Я говорил не совсем это, — возразил Лафотьер, глядя на темное море. — И я не обязан тебя развлекать.

— Меня развлекать? — эхом переспросила я.

В груди что-то болезненно сжалось.

Да, мне стало больно, чтоб его!

— Я тебе не котенок, которого можно то погладить, то отпихнуть, — прошипела и, выпустив когти, вцепилась ему в плечо, заставив на меня посмотреть. — Ты не такой равнодушный, каким хочешь показаться. И я для тебя не просто фамильяр, Йен Лафотьер. Да ты меня даже по-настоящему работой никогда не загружал! Несмотря на нашу связь, ты все равно мог бы отыскать способ мне досаждать, но ты этого не делал. Даже не пытался сделать! Всегда кричал и угрожал, но всегда и спасал. И, готова поклясться, тоже не только из-за этой чертовой связи! А теперь, глядя мне в глаза, скажи еще раз, что на празднике тебе стало скучно и именно поэтому мы ушли. Скажи, что флиртовал со мной тоже от скуки! Скажи, что тебе было неприятно со мной танцевать и во время этого танца ты не чувствовал ничего!

Он молча на меня смотрел, и его и без того черные глаза с каждой секундой становились еще темнее. Внешне он оставался все тем же отстраненным, но именно глаза его выдавали. И дыхание — человек бы не заметил, но ликой слышала, что оно участилось. И неистово забившуюся на бледной шее жилку видела тоже.

— Что ж, молчание тоже ответ, — отрезала разозлившаяся я.

И, отвернувшись, вознамерилась уйти, когда Лафотьер уже совсем другим тоном, в котором легко читались с трудом сдерживаемые эмоции, произнес:

— Что ты хочешь от меня услышать? Да, меня тянет к тебе! Я глушил это чувство долгие годы и смог заставить себя ненавидеть Акиру, потому что она сама дала мне для этого достаточно причин! Но тут появилась ты — вроде бы и она и вроде бы другая. Невыносимая, гордая, эгоистичная… но гораздо более человечная. Не способная осознанно причинить кому-то существенную боль. И прежнее чувство вернулось, я не могу глушить его ненавистью, Рита…

Взметнулись волосы, зашумел прибой… Лафотьер резко развернул меня к себе, и уже в следующий миг смял мои губы в неистовом, полном жара поцелуе. У меня не было времени понять весь смысл его слов, да и последнее, чего я сейчас хотела — это понимать и думать.

Только чувство. Только слившееся горячее дыхание, такие же горячие, сжимающие меня в объятиях сильные руки и мои пальцы, запутавшиеся в его волосах. Как давно хотелось нарушить их вечно идеальный вид, растрепать, взъерошить…

«Предатель», — мелькнула где-то на краю сознания какая-то совершенно чужая мысль.

Нелепость. Не обращать внимания…

Да, это мой вечер. Пусть завтра я стану другой, но настоящий момент останется в моей памяти. И плевать на давние распри темных магов и ликоев…

С головы упал платок, оголенные плечи чувствовали, как их покрывают мелкие поцелуи, бессвязный шепот тонул в заклубившейся вокруг нас тьме — буйной, но в то же время ласковой, как будто одобряющей.

Я не заметила, как меня подняли на руки, только машинально обхватила Йена ногами за пояс и растворилась в очередном шальном поцелуе. Затем почувствовала под собой мягкую кровать, запустила руки под шелковую рубашку, ощутив горячую гладкую кожу и неистовое биение чужого сердца.

А потом меня накрыло такой волной, что я забыла как дышать. Все, что испытывал он, испытывала и я. И от понимания, что мои собственные чувства тоже передаются ему, голова еще сильнее шла кругом.

Больше ничего не существовало: только он, я и этот насыщенный, полный самых ярких красок момент.

В какое-то мгновение Йен вдруг отстранился и, глядя мне в лицо затуманенным взглядом, хрипло произнес:

— Кошачьи… твои глаза.

Вонзив когти ему в спину, я потянулась за новым поцелуем, и он ответил, но уже в следующую секунду отстранился снова. Я не успела уловить произошедшую в нем перемену, только смутно отметила, что он отвернулся в сторону балкона и глухо произнес:

— Нам не стоит этого делать.

Когда спустя целую вечность до меня сквозь жаркое марево пробился смысл его слов, желание избавить этот мир от одного темного мага стало как никогда сильным.

Да он что, издевается?!

— Завтра ты вернешь себе воспоминания, — нависнув надо мной и прижав мои запястья к кровати, выдохнул он. — И будешь жалеть об этой ночи. Раньше я был бы только рад причинить тебе боль, но не теперь.