Кажется, единственным участником этой сцены, не испытывающим должного пиетета перед высшим существом, был Лафотьер.

— Наверное, я должен это отдать, — не постеснялся он вклиниться в божественную речь, коснувшись висящего на шее кулона.

Проследив за движением его руки, Прародительница отрицательно качнула головой:

— Отдашь, но позже. Сейчас вы двое отправитесь домой. Но по дороге остановитесь у макового поля, я буду ждать вас там.

— Зачем? — прямо спросил Лафотьер, почему-то задвигая меня назад будто бы в попытке защитить.

Заметив этот жест, я даже поморгала, думая, что мне мерещится.

— Ишь ты какой, — не укрылось это и от цепкого взгляда Прародительницы. Она хитро улыбнулась и многозначительно пообещала: — Все узнаете в свое время.

Затем развернулась и, уже обращаясь к Акире, фыркнула:

— Дуреха ты! Столько лет прожила, а ума так и не набралась! Это же надо было такого мужика упустить…

Что ответила Акира и ответила ли вообще, мы уже не узнали, поскольку они обе растворились, оставив после себя лишь сверкающую на свету мелкую пыль.

В город мы возвращались в том же молчании, что и по пути сюда. Лафотьер нехотя и с определенной долей брезгливости взвалил на себя тело Дэйша, которое мы оставили в Гальниже. Дали денег, чтобы его похоронили, — в Морегорье родственников у него все равно не было, — погрузили вещи в экипаж и тронулись в дорогу.

Я чувствовала себя опустошенной. Не хотелось ни говорить, ни вспоминать, ни даже есть, хотя прихваченная из ресторана гостиницы снедь дразнила обоняние приятными запахами. Хотя сила от меня ушла, мой нюх все еще оставался чутким, а зрение — острым. Правда, способностей к обращению я в себе не чувствовала. Даже жаль — быть кошечкой мне понравилось, хотя черных котов мало кто любит.

В отличие от меня, Федька стресс заедал. Повисшую в экипаже тишину нарушал мерный хруст сухариков, ну и еще цоканье лошадиных копыт.

Мы с Лафотьером сидели друг напротив друга и лишь изредка переглядывались. Безусловно, нам было о чем поговорить, но мне заводить разговор не хотелось. Вообще ничего не хотелось после такого изматывающего дня. Только одно занимало мысли: зачем Прародительница позвала нас на маковое поле. К слову, возвращаться туда я не испытывала никакого желания.

— Рита, — спустя несколько часов поездки все-таки не выдержал Лафотьер.

— Только давай без серьезных разговоров, а? — страдальчески на него посмотрев, попросила я. — Я сегодняшними исповедями сыта по горло.

Но когда он неопределенно повел плечами и снова устремил взгляд в окно, сама же у него спросила:

— Ты знал? Про своего деда и Акиру.

— Нет, — тут же ответил он, как будто только и ждал этого вопроса. — Но я знал, что мой дед был главнокомандующим темным магом, разорившим остров Небесной кошки. Наша семья поколениями жила в особняке, стоящем на обрыве в Морегорье. Он тоже жил там, но потом за заслуги перед королевством ему была подарена резиденция, на месте которой сейчас находится маковое поле. Я не хотел иметь с ним ничего общего, как и со своим родовым гнездом. Поэтому почти всю сознательную жизнь провел в столице. И жил там до тех пор, пока из-за Акиры не лишился титула придворного мага. Что ж, — невесело усмехнулся он, — теперь я, по крайней мере, могу ее понять. Я думал, она ненавидит меня и весь наш род только лишь из-за того, что она ликой. Но, как оказалось, она имела непосредственное отношение к событиям тех дней.

Я не знала, что тут можно сказать, поэтому промолчала. Так и не смогла понять, что Лафотьер теперь испытывает по отношению к Акире. И, что еще более важно — что испытывает по отношению ко мне.

— Как тебя схватили? — неожиданно обратился он к смачно чавкающему Феде.

Тот быстро прожевал очередную порцию сухариков и, точно рядовой перед генералом, отчитался:

— Мы даже до вашего дома доехать не успели! Марта… то есть Малетта… фактически бросилась под экипаж, вынудив нас остановиться. Потом меня по голове шарахнули — должно быть, господин Дэйш. Дальше ничего не помню… Точнее, помню, что один раз очнулся на постоялом дворе. Еще в окно выглянул и увидел, как вы садились в экипаж. Но меня опять в отключку отправили. Потом уже только на острове в сознание пришел…

Мне сразу же вспомнилось ощущение на постоялом дворе: как будто на меня кто-то смотрит. Выходит, не показалось.

Бедный впечатлительный Федька, на долю которого выпало слишком много потрясений, опять приложился к сухарикам. Он храбрился, но было хорошо заметно, как болезненно ноет его разбитое сердце. Марта ведь ему по-настоящему нравилась.

На этот раз ночь мы провели в экипаже, не делая остановку на постоялом дворе. Хотелось быстрее со всем покончить, поэтому мелкие неудобства вроде затекшей шеи были несущественны. Я спала крепко и без сновидений, а проснулась как раз к тому времени, когда мы подъезжали к маковому полю.