Как-то отстраненно отметив, что ахи и охи принадлежат Феде и Крикко, я сделала еще один незримый «толчок», напрягаясь просто до невозможности, а затем, шумно выдохнув, медленно открыла глаза.

Яркий свет заставил меня поморщиться и на миг зажмуриться. А затем, вновь разлепив веки, я подумала, что нахваталась солнечных зайчиков, и теперь мне мерещится то, чего быть не может: мопед охватывало легкое зеленое мерцание, плавно перетекающее в фиолетовое. А из его выхлопной трубы валил такой же зелено-фиолетовый, поблескивающий под солнечным светом дым.

В фильмах иногда случаются такие моменты, когда, чтобы акцентировать внимание на произошедшем, в кадре наступает абсолютная тишина. Так вот, тишина, повисшая в нашем «кадре», тоже была практически абсолютной — практически, поскольку где-то неподалеку назойливо жужжала муха.

Даже определить не берусь, кого снятие проклятия с мопеда изумило больше: Крикко, Федьку или меня. Впрочем, лично мое изумление долго не продлилось, и я, недолго помедлив, с самым невозмутимым видом взгромоздилась на свое рабочее транспортное средство.

Федя округлил и без того широко распахнутые глаза. Крикко уронил челюсть, причем уронил буквально. Поднял, поставил на место и, медленно двигая той самой челюстью, с придыханием произнес:

— Госпожа Маргарита, я потрясен… Примите мое искреннее восхищение и обожание, но как вам это удалось?

С интересом рассматривая своего двухколесного друга, я дернула кончиками ушей, невозмутимо повела пушистым хвостом и небрежно бросила:

— Да так, сущие пустяки…

Я ведь ликой, в конце концов! Древнее существо! А им совсем не обязательно знать, что добрую часть силы для снятия проклятия я позаимствовала у их обожаемого темного мага.

Подумав о Лафотьере, я встрепенулась и вспомнила, что вообще-то очень спешу. Как мои действия повлияли на него и на проводимый им ритуал, не имела ни малейшего представления и искренне надеялась, что ничем ему не навредила. Ему — в смысле ритуалу, маг-то о себе позаботится. Все же не хотелось бы испортить допрос пострадавшей, способной своими показаниями меня оправдать.

— Едешь или как? — поторопила я застывшего изваянием Федю.

Судя по выражению лица, он склонялся к «или как», но возможность выбора у него была чисто формальной, а на деле отсутствовала. Помявшись несколько секунд, мой отважный сопровождающий нерешительно пристроился позади меня и еще более нерешительно по моему указанию обхватил меня за талию.

Мопед, словно только и ждавший, когда же его наконец освободят от проклятия, сорвался с места по первому требованию.

Кто бы мог подумать, что эта старая рухлядь может столь стремительно набрать такую скорость! Возможно, я просто отвыкла от быстрой езды, и именно поэтому в сравнении с повозкой мопедик показался сверхскоростной ракетой, но это было нечто!

Пришлось вцепиться в руль изо всех сил, чтобы не слететь с сиденья. В ушах засвистел ветер, развевающиеся волосы атаковали бедного Федю, который, утратив всякую робость, вцепился в меня такой же хваткой, какой я цеплялась за руль. Подпрыгивая на кочках, мопед громко чихал, выплевывая мерцающий дым, и снова рвался вперед. В какой-то момент даже начало казаться, что это не я управляю им, а он управляет мной.

По обеим сторонам тянулись зеленые луга и пшеничные поля, мелькал, сливаясь в сплошное темное пятно, высокий лес, где-то на задворках маячили великаны-горы, и разнообразные запахи щекотали нос. К ним, извечным ароматам Морегорья, сейчас примешивался еще один: резковатый, отдающий одновременно и сладостью, и горечью, и чем-то, не поддающимся описанию, — наверное, так пахла сила, окружающая нас фиолетово-зеленым, переливающимся под солнечным светом облаком.

В город мы влетели на всех парах, распугав встретившихся по пути прохожих. Если до этого дня и оставались те, кто меня не боялся, то после моего фееричного проезда по центральным улицам таковые перестали существовать точно.

Лихо завернув на главную площадь, я сбавила скорость и затормозила прямо у входа в отделение. Федя едва соскреб себя с сиденья и, пошатываясь, подошел к ближайшему столбу, привалился к нему и принялся выравнивать дыхание. Я, соскочив с мопеда, любовно погладила его по рулю, вслед за чем из выхлопной трубы вылетел очередной разноцветный дымок.

Хвост свой на отсечение даю — у моего мопедика есть зачатки разума!

Пока просила Федю провести меня в помещение, где проходит допрос… э-э-э… убитой, чувствовала себя настоящим извергом и эксплуататором. Бледный как мел парнишка едва держался на ногах и, кажется, был готов попрощаться с тем, что успел съесть в первой половине дня. Тем не менее он послушно, хоть и неровной походкой, потопал вперед. Я бросила взгляд на мопед, прикидывая, могут ли его спереть, но тут же пришла к выводу, что нет — не рискнут.