Сначала эти налетчики, потом Маша, потом пока до города добрались, да и здесь… эта овца истратила остатки моего терпения. И наружу пробилась не княжна Мария Горская, нет…

Наружу пробилась Марика, которая раньше конспирировалась аки Штирлиц. Милая, добрая и откровенно бешеная.

Чтобы приехать из деревни, поселиться в общаге, получить образование и добиться своего не в самой просто профессии, поверьте, надо быть не тепличным цветочком, а вполне себе ядовитой гюрзой. Вы еще не верите?

Тогда я ползу к вам.

Орать я умела. И драться — в общаге научат. И отбиваться, и за себя постоять, и наехать на кого-то… еще в те времена меня было сложно переорать. И сейчас я использовала все старые навыки.

Хватит с меня дипломатии!

— Почему ты в грязном ходишь, постирать сложно? Почему дети кое-как одеты? Почему денег нет, на что они, б…, потрачены?

Маман пыталась что-то вякнуть, но потом поняла, что это бесполезно. Даром, что все упреки справедливы.

Подхватила с порога веник и шагнула ко мне, угрожающе занося его.

— Ах ты, дрянь! Да я тебя сейчас…

Не знаю. Кажется, она хотела меня по лицу этим веником ударить.

Ага, наивная…

Бить я ее не стала, все же баба и дура. Но перехватить руку за запястье и завернуть за спину? Спокойно.

Маман согнулась вдвое.

— Пусти!!!

Я вынула из пальцев веник и откинула в сторону.

— Значит так. Я сейчас навожу порядок в этом гнидюшнике. Ты идешь за лекарем. Нормальным лекарем, ясно? Уговариваешь, умоляешь, всеми правдами и неправдами приводишь его сюда. Я оплачу, но ребенок ночь с такой ногой терпеть не будет. Ясно?

— ПУСТИ!!!

Я усилила нажим.

— Не слышу ответа?

— Айййййй!!!

— Я так долго могу простоять. А если доведешь — сломаю руку, и пойдешь ты за лекарем еще и для себя. Поняла?

Ярость схлынула, осталось опустошение. Холодное, ледяное… не то, что руку — шею бы свернула. И не пожалела, и не посочувствовала.

Довольно!

Кажется, бабища это почувствовала. Как-то подобралась и заскулила.

— Машенька, пусти…

— Еще драться будешь?

— Н-нет…

Я махнула рукой и выпустила тетку.

— Живо! За лекарем!

Та отшатнулась, потирая плечо и глядя с ненавистью.

— Ты…

— Урок повторить?

Я шагнула вперед. И видит Бог, я бы ее сейчас прибила, но мозгов хватило у Анны, что-то она на моем лице прочитала. Передернулась — и выскочила за дверь, едва не снеся Ваню с дровами.

— Ну, ты ломишь, сестренка!

Голос был явно восхищенным. Сколько он видел?

— Ты почему за лекарем не послал? Я двадцать рублей в месяц переводила, неужели на эти деньги нельзя прожить и сколько-то отложить? Ты понимаешь, что у мальчишки или растяжение или перелом, он без ноги остаться может?

— Двадцать? — уловил только одно Иван. — А мать говорила, десять…

— Грррррр, — ответила я.

Если эта жирная вша говорила детям про десятку, то половина оставалась ей. И на что она потрачена? Или отложена?

Если отложена, тогда хоть понятно, на черный день. Но куда ж хуже, твой сын без ноги может остаться? С этим не шутят!

Но если нет…

Ну, твою мать!

Других слов у меня не осталось.

***

— Почему — без ноги, — пискнул Петруша с печки.

Я обернулась и погладила его по голове.

— Успокойся. Я здесь, так что все будет в порядке. Обещаю. А почему… в ноге есть косточки, мышцы, связки. Вот, если их повредить, они будут воспаляться и болеть. А если их не лечить, то они могут зажить неправильно. И ходить тебе будет трудно. Мы ведь этого не хотим?

— Н-нет…

— Поэтому матушка сейчас приведет доктора, он тебя осмотрит, и все будет хорошо. Понял?

— Да. Но это дорого…

— Дороже здоровья ничего нет, — отрезала я. — Будем здоровы, и денег заработаем. А не будем… и тогда точно все. — и вспомнила еще кое-что. — Ваня, а где Аришка?

— Сам бы знать хотел. С утра сказал ей приглядеть за мелким, сам-то он едва до поганого ведра добирался…

— И ее нет?

— Нет…

— А ведь поздно уже.

— Да, что с ней будет?

С четырнадцатилетней девчонкой?

Да что угодно!

Вслух я этого не произнесла, но что-то Ваня на моем лице прочел, потому что вздохнул.

— Маш… ты ее пять лет не видела. Ты изменилась, она тоже. Уж ты поверь…

— Увижу — поверю, — отозвалась я. — Печь топи, давай… где в этом свинюшнике посуда?

— В лохани… Петь, Аринка и посуду не отскребла с утра?

— Нет… она рано ушла, вскоре после тебя.

Ваня выразился непечатно.

Я плюнула и направилась на поиски тряпки.

***

Что я могу сказать?

Анну Батьковну… кажется, Николаевну, пора было убивать. Цинично и жестоко.

Грязным было — все. Вот так — ВСЕ.

Ведра, тряпки, посуда, стол, стены, пол, окна…