Хороша она была неимоверно. Даже в простой рубашке, даже в полутьме…

Блин!

Солнышко, да и только.

Идеальные черты лица, громадные глаза, волосы, словно жидкое золото…

— Нита, а что ты здесь делаешь?

— Прячусь…

— От кого?

— От убийцы…

Я замотала головой.

— Нита… давай я тебе расскажу, что я знаю. А потом ты мне расскажешь?

Девушка медленно прикрыла глаза. И на миг мне показалось, что зрачки у нее вертикальные.

Не укусит?

Эх, знала бы, так шею б купоросом натерла, на всякий случай. А так…

Авось, и не цапнет. Клыков у нее точно не было. Только ребенок у груди. Маленький, красный, сморщенный, словно вчера родился, только и того, что глазки открыты, и не бессмысленные они, а золотые. Как у девушки.

Я прокашлялась от пыли, села прямо на пол, не отрывая рук от земли, и заговорила, пересказывая мамашкину историю. Про скит, про лощинку…

Девушка слушала внимательно, потом покачала головой.

— Не так все было.

— А как? — воспользовалась я случаем. Чего б не спросить?

Девушка нахмурилась.

— Гадко было. Очень гадко и грязно…

— Расскажешь?

Губы девушки дрогнули.

— А и расскажу. Пора уж…

История вышла действительно гадкой и грязной.

Кем была златоглазая, она не рассказывала. Упомянула, что поссорилась с кем-то намного более сильным, была побеждена, бежала. Не было другого выхода.

— Ты ведь не человек? — уточнила я.

— Нет.

— А кто?

— А ты хочешь это знать?

— Есть подозрение, что все равно расскажешь.

Девушка хмыкнула.

— А если так?

Моей руки коснулось нечто. Я опустила глаза, и невольно ахнула.

— Ежь твою рожь!

Но если девушка рассчитывала, что я тут в обморок упаду, или истерику устрою…

Щаззз!

После нашей российской реальности, она уже не котировалась.

Подумаешь, до пояса нормальная девушка, а ниже пояса — змеиный хвост. Золотой, кто бы сомневался. И чего тут пугаться?

Вот вы хоть раз в пенсионном фонде были? А в поликлинике? А налоговую декларацию заполняли?

Вот где ужас-то! А получеловек-полузмея… и что?

— Кусаться будешь?

Девушка рассмеялась, коротко и невесело.

— Не буду. Хорошо, что ты не боишься.

Я пожала плечами. Не могу сказать, что я в диком восторге, но и ужас тоже изображать не стану.

— Не боюсь. Что дальше было?

— Я бежала. Сил не было, меня подобрали монахи. И там был один человек…

Я подняла брови. А подробности можно?

Можно.

Как оказалось, скит — не просто так стоял. На тот момент в нем жил один человек, которому и вовсе не жить бы на белом свете.

Демидовы, да…

Гнилое семя, дурное племя.

На тот момент у патриарха Демидовых, то есть старшего мужчины в семье, который и получил основное наследство, было семеро детей. Четыре дочери, три сына. Вот, младший и начудил.

В плане маркиза де Сада.

В детстве кошек и собак мучил, в юности за людей принялся. Начал девушек резать… родные первыми поняли, что 'это ж-ж-ж неспроста'. Допросили юношу по всей строгости, ужаснулись, и увезли в Березовский. В скит.

И охрану приставили.

Такой вот расклад.

Два монаха, два охранника и сам Иван Демидов. Младший сын.

Понятно, что здесь делал Андрей Демидов? А, то самое. Брата навещал.

Я задумалась.

— А как же он тебя не того-с? Андрей?

— Что толку над бесчувственным телом издеваться? — пожала плечами красавица. — Я ведь и не соображала ничего… хоть ты убивай меня тогда. А чуть позже, когда я в себя пришла, Андрей приехал. Меня увидел, с собой забрал, Иван хоть и злобился, но спорить не решился. Мне сказал, чтобы возвращалась, он-де ради меня на все готов.

— Ты поверила?

— Я ведь о нем ничего не знала. Это потом он сам рассказал, скольких убил, скольких…

Девушка замолчала, прикусила кончик косы, и прошло минут десять, прежде, чем она заговорила снова.

— Андрей не таким был, как брат. Мне так казалось. Любил меня, на руках носил, красивый, веселый…

— А разве ваше племя может… с людьми?

— Можем. Только никогда не связываемся, — махнула рукой девушка. — Мужчины еще погулять могут, а женщины стараются подальше держаться. Для меня день пройдет, а для него — год. Такой вот… — она задумалась, и я помогла подобрать слово.

— Мезальянс?

— Да, что-то вроде. Мы и любим сильнее, и переживаем острее, кому ж охота потом тысячу лет любимого оплакивать? Видеть, как он стареет, как…

— А тут ты себя плохо чувствовала. И не убереглась.

— Я даже истинный облик принять не могла. Так мне плохо было.

Я кивнула.

— С этим понятно. А потом… полюбила?