— В прошлый раз мне чесотку надуло! Месяц мучилась! Сидеть невозможно! А потом вот такая болямба вскочила! Сижу, как говорится, хоть панталоны снимай! Все болезни от сквозняка! — скрипела Шарман, одергивая декольте. — А в замке их столько… Вот и просквозило!

— Раньше, ты говорила, что все от нервов! — послышался хриплый голос Ардена, который брезгливо отодвинулся подальше.

— И от нервов тоже! Перенервничала на свидании! Еще бы! Незнакомец! Как тут не понервничаешь? — живо согласилась Шарман, обмахиваясь петухом. — И не смотрите на меня так! У меня, между прочим, есть личная жизнь! Я еще достаточно молода и красива, чтобы пользоваться успехом у мужчин!

— Нет своего — пользуйся чужим! Держи мой успех! Вернешь в целости и сохранности! — рассмеялся Робер, улыбаясь нехорошей улыбкой, протягивая руку, а потом тут же убирая. — Ручку целовать не буду, а то потом долго лечиться от сквознячков!

— Я тут замужество планирую! Даже платье выбрала! Не все же мне в девках ходить? — усмехнулась Шарман, приклеивая обратно отпавшую мушку.

— Да, такой красавице недолго в девках ходить осталось, — Винсент зевнул, листая книгу. — Многоуважаемая моль, будь так любезна, передать эстафету червякам!

— Да как ты смеешь напоминать даме о возрасте! Мне всегда шестнадцать! У меня никогда от поклонников отбоя не было! — возмутилась мадемуазель Шарман, замахиваясь на него веером.

— Отбоя от покойников у тебя точно не будет! — смеялся бледный нездоровой бледностью Винсент, прикрываясь книгой.

— А ну скажи, что я все еще вне конкуренции! — бушевала Шарман, пока в разные стороны летели перья.

— Конечно. Твоя конкуренция уже давно остепенилась, — язвительно заметил Лючио, закатывая глаза и уворачиваясь от ударов. — И сменила адресочек на постоянный. Зато есть большой плюс! Мужчины носили их на руках, а теперь ходят с цветами!

— Любви все возрасты покойны! — смеялся Робер, хватая Шарман за веер и протягивая ей что-то черное на кончике пальца. — Забери своего таракана!

— Это — мушка! — заскрипела, груженой телегой и подозрительно прищуриваясь на чужой палец, Шарман. — Ой! Опять ошиблась! Неужто снова в шкатулку с мушками заполз?

Мушка слегка зашевелилась, как бы намекая на последний писк моды.

— Прямо, как раздетая, — причитала Шарман, ощупывая место, где до этого красовалось волосатое черное пятно.

— Успокоились? Кто сейчас не успокоится — преждевременно упокоится! — черные клубы тьмы отмечали каждый мой шаг. Моя рука в черной перчатке еще не до конца впитала в себя тени. Я сжал кулак, вспоминая прежнее ощущение. Глубокий вдох… Воздуха нет, но грудь по привычке вздымается. Я взял свою руку, чувствуя прикосновение. Да, вроде до конца. Черный бархат, белые манжеты из кружева. Рука на сердце. Тишина. Ненавижу этот момент.

— Хозяин! — послышало со всех сторон, пока я проводил большим пальцем руки по ладони. Ко мне тут же услужливо пододвинули черное кресло. Винсент принес столик, на котором стояла ваза с цветами. Голубые розы?

— Мессир! — мадемуазель Шарман тут же стала обмахиваться остатками веера. — Я так понимаю, что вы сегодня не в духах?

— Хорошо, что вы уловили запах плохих новостей, — отзываюсь я, падая в свое кресло.

«Плохих новостей? Да у нас все хорошо!» — кудахтали преподаватели. «Все просто замечательно! Вот только… Но вы не подумайте! Я не виноват! Это все они! Я убеждал! Говорил!» — доказывал Робер, показывая на других. «Сам же предложил назначить ее ректоршей! А теперь сваливаешь…!» — возмущалась Шарман. «Мне вообще было все равно! Я сказал, решайте, что хотите!», — качал головой Винсент. «Давайте подержу вашу перчатку! Хозяин, это будет честь для меня!» — Лючио учтиво протянул раскрытую ладонь. Перчатка упала на его протянутую ладонь.

Я поднял на них глаза, а они умолкли, опустив головы. Я чувствовал пальцами гладкий холод резного подлокотника, мои пальцы скользнули по столу, с которого тут же стали учтиво вытирать пыль. Робер протирал его рукавом, пока остальные смотрели на меня, не смея ничего сказать. Цветы… Непривычно прикасаться к чему-то. Прохладные, гладкие лепестки, упругие бутоны. Я вытащил розу, перевернув вазу.

«Не переживайте! Сейчас все поднимем!» — мадемуазель Шарман принялась вытирать подолом воду.

— Главное, — заметил голос Робера, пока я чувствовал пальцами острые шипы. Интересно, пойдет ли кровь? — Главное — не переживайте! Не принимайте близко к сердцу!

— Оно уже давно обратилось в прах, поэтому я видал ваши оправдания в том месте, где оно лежит! — я сжимаю стебель розы, чувствуя призрачную боль. Не могу понять, это — боль или память о ней?

— Вас что-то мучает? — учтиво заметил Арден. — Может, вина?

Интересно, это боль или просто память? Боль или память о боли?

— Спасибо, что напомнил. Я как раз хотел поговорить о вине. О вашей вине, — лепестки мялись в моей руке, падая на колени. — Итак, у вас есть время объясниться.