— Собери их и запри где-нибудь, — бросил Свер, вдохновленно добавив, — а лучше свяжи.

Затейник, блин.

— Не нужно меня связывать!

— Пойдем, — меня аккуратно взяли за плечи, увлекая прочь от ворот, — Яра, верно?

— Да.

— Я Áлис.

Я, как исключительно невоспитанная особа, ничего на это не ответила, продолжая оглядываться, выворачивая шею. Свер вернулся к делам насущным и, тихо переговариваясь с Берном, напряженно вглядывался в лес.

— Мне показалось, там что-то есть, — доверительно шепнула я Áлису, когда мы прошли первые дома, находившиеся сразу за стеной, — в лесу.

— Не показалось, — угрюмо отозвался он, — они уже пять лет не появлялись, многие начали надеяться, что после смерти Андред гадины успокоятся.

— Кто они?

На улицах было совершенно безлюдно, только туман стелился по земле, да бледно светились защитные символы, выжженные на калитках. Где-то там, за высокими заборами, на дверных косяках мягко горели такие же знаки. Люди и нелюди в этой деревне очень ответственно относились к своей безопасности.

— Ведьмы.

Стоило мне только свыкнуться с мыслью, что я теперь живу в ненормальном мире, как этот мир становился еще более сумасшедшим. Ведьм мне только для полного счастья и не хватало…

— Они считают, что всякое убийство выходца — непростительное преступление, что мы должны впустить их в наш мир и позволить править нами.

Огорошив такими новостями, Áлис затащил меня в подвал дома Свера, что, как он утверждал, охраняется лучше всего, и убежал за другими неклеймеными неудачниками, которым предстояло неизвестно сколько времени просидеть в темноте и сырости, пока наверху творится какая-то опасная непонятность.

Минут через двадцать одиночество мое скрашивало уже четыре несчастные, очень впечатлительные морды. Все молодые и нервничающие, они заставляли меня сожалеть о том, что я тут сижу не в гордом одиночестве.

Одной было как-то спокойнее.

Две девушки забились в угол и испуганно жались друг к другу, вздрагивая от каждого шороха. А шорохов здесь было много, и тряслись они не переставая. Парни, считая что им статус не позволяет дрожать по углам, бродили по подвалу, то появляясь в неверном свете единственного горящего светильника, то вновь скрываясь в полумраке. Меня эти их брожения очень бесили, но я молчала, предпочитая, сидя под дверью, притворяться ветошью и ждать, когда опасность пройдет и нас отсюда выпустят. Áлис запер дверь, стоило только последнему неклейменому сюда спуститься.

Угрожающий волчий вой просочился сквозь камень, пройдясь по нервам электрическим разрядом.

Я дернулась, резко открыв глаза. Один из парней застыл, нервно посмотрев на стену, из- за которой, если верить ощущениям, раздался этот вой. Обе девушки и второй парень так и продолжали бояться, всем своим видом давая понять, что они ничего не слышали.

Хотелось бы мне спросить какого черта здесь происходит и что это было, но одна из девушек, та что полнее и пугливее, очень не вовремя завизжала, ударилась затылком о стену и, оттолкнув от себя подругу по несчастью, закрыла лицо ладонями.

Брюнетка шарахнулась в сторону, налетела на стеллаж, оцарапала плечо, но даже не заметила этого, круглыми, полными ужаса глазами глядя на забившуюся в припадке девушку.

Парни как по команде отшатнулись назад, подальше от нее.

А девушка, не прекращая орать, билась головой об стену, изредка страшно подвывая.

 — Прекратите это! Прекратите!

Я не знала почему никто не пытается ей помочь, но не могла на это смотреть. Непонятное, невозможное зрелище нагоняло противоестественную жуть. Я не меньше визжащей хотела, чтобы это прекратилось.

— Стой! С ума сошла? — парень, что не слышал воя, попытался преградить мне дорогу, когда я бесстрашно и бездумно ломанулась к девушке, но наткнувшись на злой взгляд поспешно отошел в сторону, мстительно пообещав. — И тебе достанется, дура.

— Прекратите! — девушка опять попыталась удариться головой об стену, я лишь чудом успела подставить ладонь, в стремлении защитить ее дурную голову от встречи с каменной стеной, и сразу же об этом пожалела. По ощущениям, голова у девушки была чугунной, и моя рука очень отчетливо прочувствовала как ее тяжесть, так и холодную шероховатость стены.

— Уййй…

— Пусть это прекратится, — простонала она, когда я, стараясь не обращать внимание на неприятную боль в своей отбитой ладони, перехватила ее руки и с трудом отняла их от бледного лица.

— Что прекратится?

Девушка плакала, тихо хныкала как ребенок и не хотела отвечать на мои вопросы, повторяя что-то про зов и голоса в голове.