Ашша крепилась, пока родственники прощались с погибшими, пока Йола нашептывая что-то под нос, рисовала краской на окоченелых ладонях знаки, пока Свер хорошо поставленным голосом заверял, что тропа их будет прямой, и Вечный лес станет новым домом. А когда вожак поджег просмоленные бревна крады (как здесь называли погребальный костер), змеевица не смогла сдержаться и заплакала.

— Я понимаю, что он обрел покой, что он теперь охотится в Вечном лесу, в стае Белой Волчицы, — тихо проговорила она, смахнув пальцами быстрые слезы, — но не могу с этим смириться.

Меня женский плачь всегда приводил в придурковатое оцепенение, я могла просто топтаться рядом, смотреть несчастными глазами и грустно вздыхать, вот только сейчас этого было недостаточно.

Совсем рядом кто-то тихо всхлипывал, вторя Ашше.

Я неуверенно нашла безвольную ладонь змеевицы и сжала ее настолько ободряюще, насколько смогла.

В гнетущей, тяжелой тишине огонь поднялся по бревнам и медленно, нерешительно коснулся тел.

Мне казалось, что хуже участия в языческих похоронах, в этот день уже ничего не сможет со мной случиться, но нет, я серьезно ошибалась.

Вечером на капище развели костер, и если утром, всего в сотне метров отсюда сжигали погибших, то теперь, прямо у волчицы под носом, собирались хорошенечко прижечь меня.

Раскаляющееся в углях клеймо, по форме напоминающее стилизованную волчью лапу, линии которой состояли из обережных рун, не оставляло места иллюзиям.

Мою шкурку собирались попортить, и я не могла даже представить, как буду объяснять это маме, когда вернусь домой.

Четверка неклейменышей, под предводительством мучающегося мигренью парня с перебинтованной головой и крепкой верой в то, что со мной лучше не связываться, ждали своей скорбной участи тут же.

Как я узнала от Свера, который после проведенного мною сеанса слезотерапии решил стать чуть мягче по отношению к сопливой ведьмоубийце, эти четверо появились в деревне почти три года назад, а ведьмы не напоминали о себе уже чуть ли не пять лет, и клеймением новичков пренебрегли.

Теперь же один из них сидел с разбитой головой, а сожженный утром волк погиб, защищая незакрытые ворота, пока я топором искала мозги в ведьмачьей черепной коробке.

На робкое замечание, что меня-то никто не смог подчинить своей воле, получила непреклонное «Я больше не намерен рисковать».

И сидела я теперь, совершенно вымотанная, перед костром, готовилась страдать и периодически бросала злые взгляды на Свера. На капище ему пришлось затягивать меня чуть ли не силой, сопровождая это тихими угрозами и не очень тихими ругательствами.

У оборотней было слишком много всяких ненужных, на мой взгляд, ритуалов, связанных с их богиней. Мне так и хотелось посоветовать им быть проще.

— Яра! — Свер поманил меня пальцем. И я бы, непременно подошла к нему, не держись он за рукоять клейма.

— Зачем?

— Ты будешь первая.

— А почему? — мне его идея совсем не нравилась.

Ашша, пришедшая со мной в качестве группы поддержки, топталась у входа в капище, на территорию которого ей было нельзя ступать, громко пояснила мне решение своего вожака:

— Чтобы ты не сбежала, когда увидишь, что тебя ждет.

Идти к Сверу мне расхотелось совсем, и он это прекрасно видел.

Видел прекрасно, но в мое положение входить не хотел и бессовестно пригрозил:

— Если ты не подойдешь сама, я поймаю тебя и клеймо поставлю куда получится.

Угроза возымела действие. Куда получится я не хотела, и неохотно, нарочито медленно подошла к нему, не забывая поджимать губы и смотреть исподлобья.

— Куда поставим? — Свер перехватил рукоять удобнее, и я почувствовала непреодолимое желание сбежать, но смогла только вдохнуть, выдохнуть и повернувшись к нему спиной, задрать рубаху:

— Сюда.

— Держи ее, — велел Свер, и меня заключили в медвежьи объятья, грамотно фиксируя положение тела. И даже рубашку из рук вырвали, самостоятельно задрав ее чуть выше.

Я сопела Берну в грудь, прекрасно слыша, как клеймо с шорохом выскользнуло из углей.

Зажмурившись, отчетливо представила, как раскаленный до красна металл медленно приближается к моей спине, казалось, я была к этому готова, но все равно очень удивилась, когда лапа коснулась поясницы. Первое, короткое, мгновение клеймо казалось обжигающе холодным.

Потом я заорала…

Как же я орала, как материлась, как плакала и тоненько взвизгивала, когда сострадательная Ашша притащила кусок льда из холодной, чтобы приложить его к клейму.

Присмирев, я расположилась на земле за пределами капища, лежа на животе и следя за тем, чтобы лед не скатывался с ожога, с интересом смотрела на процесс клеймения со стороны.