В деннике было тихо и тепло, пахло сеном и навозом, будя воспоминания о деревне и летних каникулах. Полумрак разгоняло медовое мерцание светильника, приделанного у выхода между стойлами.

Кот спал, я минут через пятнадцать, устав жаловаться на жизнь, тоже задремала и уже почти уснула, привалившись к перегородке, когда эта скотина, вскочила, громко замурлыкав и, от переполнявших его мелкую кошачью душу чувств, вогнала мне в бедро когти.

Дверца стойла открылась, впуская длинную тощую фигуру. Наи сел рядом со мной, игнорируя непонятную радость кота, и протянул один из принесенных с собой бутербродов. Второй, надкушенный, он оставил себе.

— Ты меня как нашел? — бутерброд я приняла на автомате, хотя есть и не хотелось. Зато Латиса подношение заинтриговало – прекратив урчать, он ответственно обнюхал хлеб, убедился, что бутерброд с сыром и очень оскорбился, возмущенный отсутствием мяса.

— Просто нашел, — пожал плечами Наи. Со странной улыбкой, коряво, но очень старательно, он по слогам произнес на языке алана, — по за-па-ху.

Латис, полностью согласный, что по запаху много чего можно найти, решительно сунулся к выходцу. Обнюхиванию подвергся и второй бутерброд – Наи миролюбиво позволил коту сунуть нос в свою еду.

Сыр Латиса решительно не устраивал. Возмущенно фыркнув, он задрал хвост и, виляя пушистым задом, гордо удалился.

— Мне нравится ваш мир, — на своем, привычном языке, признался Наи, откусив почти половину бутерброда.

— Ну, еда у нас точно вкуснее вашей, — подтвердила я, после недолгих размышлений вернув ему бутерброд, — кушай, может, перестанешь быть таким тощим.

У этого отдельно взятого хту-наа определенно в роду были люди. Слишком легко и быстро он принял то, чего не видели даже его родители.

Наи интересовал этот мир, и я как единственный способ его общения с деревенскими, за последние две недели о месте, где теперь живу узнала больше, чем за все время своего здесь пребывания.

Да он уже даже язык стал изучать, что и вовсе шокировало.

Такими темпами, Наи вполне мог со временем обжиться и остаться в деревне навсегда.

В коровнике мы так точно рисковали остаться до утра, так хорошо было в гостях у Чернушки, но за Наи велось круглосуточное наблюдение. Слежка проводилась настолько расторопными спецслужбами, что Свер появился в коровнике раньше, чем вечно голодный Наи догрыз второй бутерброд.

— Что вы здесь делаете? — суровый вожак, скрестив руки на груди, смотрел на нас поверх перегородки.

— Готовим свержение действующей власти? — с радостной горячностью предположила я шепотом. Громко говорить опасалась. Чернушка, конечно, была коровой смирной и очень умной, но кусалась больно.

— Успешно? — бесстрашно осведомилась действующая власть.

— Неа. Нас рассекретили, — скорбное выражение моего лица почему-то очень удивило Наи, который еще недостаточно хорошо понимал язык оборотней.

— Завтра приезжает князь, — Сверу было не до шуток.

Переглянувшись с Наи, я быстро перевела ему слова оборотня, чтобы не удивляться в гордом одиночестве, и спросила у вожака:

— Прямо целый князь приедет? Настоящий?

Свер совсем помрачнел.

— Улиский.

— И это плохо? — правильно поняла я его настроение.

Наи же ничего не понимал, но молчал и терпел, дожидаясь, когда разговор закончится, и я ему все расскажу.

— Яра, — облагодетельствовав нас своим присутствием, Свер осторожно зашел в стойло, — тебе завтра придется присутствовать при нашей встрече. И я очень прошу тебя быть серьезной. Князь несомненно захочет познакомиться с единственным живым выходцем в нашем мире.

Места сразу стало слишком мало. Чернушка недовольно переступила копытами, но возмущаться не стала, героически терпя присутствие зверя на своей территории.

Если Наи все животные очень любили, то Свера, напротив, сильно опасались. Даже привыкшая к запаху хищников скотина. Да даже самодовольные и наглые коты старались не попадаться ему на глаза.

Заставив потесниться, Свер присел рядом, зажав меня между собой и тощим Наи.

Наи не возражал. Он любил тепло и приходил в какой-то неописуемый восторг при ощупывании моего горяченького тельца, так как сам был костлявым и холодным.

А я была теплой, мягкой и затроганной. Выходцы, так же, как и оборотни, совершенно не знали, что такое личное пространство и не смущались излишней близости.

Но я-то была человеком. Не особо общительным, ценившим одиночество, и предпочитавшим держать дистанцию.

А теперь у меня не было ни одиночества, ни личного пространства, ничего.

Даже в коровнике, среди специфического запаха, щедро сдобренного ароматом навоза и сена, я не смогла найти уединение. И тут достали.

Свер был горячим и большим, Наи холодным и тощим, а я уже подумывала свалить отсюда, оставив их наедине. Выходец наш любит тепленьких, а вожак не просто тепленький, он горячий и большой. Трогать не натрогаться.