— ‎Я не немощная, — негодовала я вяло, без огонька, послушно стягивая тулуп, — просто чуть-чуть заболела.

Свер был большой и тёплый как печка, и я впервые поняла почему Наи так любил обниматься. Обнимашки — это здорово.

— Тееепленький, — накрытая сверху своим тулупом и шубой нашего очень обнимательного вожака, я уткнулась сопливым носом ему в рубаху и затихла.

Мне было все ещё очень паршиво, но уже не так холодно.

Вот только если мне ночёвка с живой грелкой очень понравилась, то Свер остался от неё не в восторге.

Утром, растирая онемевшее плечо, он недовольно бормотал, пока я сидела рядом с закрытыми глазами и мечтала ещё немножечко поспать. Ночуй я одна, у меня было бы ещё минут двадцать беззаботного сна, так как будили меня в самую последнюю очередь. Но я спала со Свером, который всегда вставал одним из первых.

— Вцепилась, что тот клещ и не оторвать, — ворчали у меня над ухом.

Я сладко зевнула, спрятав лицо в меховой отворот шубы, едва уловимо пахнущей вожаком, и миролюбиво прохрипела:

— Сам пришёл. И вообще, кто ж тебя просил быть таким тепленьким?

Несчастная грелка только беспомощно вздохнула.

Горячая ладонь, коснувшаяся лба мне совсем не понравилась. Вот если бы он мне спинку погрел, я бы была очень благодарна, а голова чего-нибудь холодненького требовала.

— У тебя температура, — озвучил он очевидное.

— ‎Сама знаю.

— ‎Послезавтра будем у Дубров, и ты должна быть здорова.

— ‎Это ещё с чего бы? — возмутилась я, но тут же вспомнила. — Погоди, а не они ли это… Смагу поклоняются?

Свер кивнул.

— И чего? Они в своём боге разуверятся, если больную Огневицу увидят?

— ‎Для них ты не хворой будешь, а обессиленный, — меня заботливо закутали в шубу. —  Знаешь, что они сделают с такой Огневицей?

— ‎И что? — бесстрашно спросила я, блаженно прикрыв глаза и не переставая тереться щекой о мягкий мех. Болезнь отключила мне мозг, иначе я не забыла бы в какое дикое место попала.

— ‎Отдают огню, чтобы тот вернул её силы.

Я с опаской посмотрела на Свера. Хотелось верить, что он шутит, но серьезное выражение лица не оставляло никаких надежд.

— ‎Ммм, погоди, ты имеешь в виду, что меня сожгут?

Он кивнул.

— И ты позволишь?

— ‎Яра, ты должна понимать, что мой запрет остановит их ненадолго. Тебя выманят, выкрадут, сделают что угодно, чтобы огненная дочь их бога вернула себе силу. Мы пробудем у них два дня, я не смогу все время быть рядом. Их верность Смагу сильнее страха передо мной, — в рассеянной задумчивости он нежно заправил за ухо выбившуюся рыжую прядь, — эти обычаи древнее князей.

— ‎Ладно, хорошо, — сказала я, хотя хорошо совсем не было. Меня целенаправленно везли на костёр. Сожжение с самыми благими намерениями — смерть смешнее сложно придумать. Меня убьют пытаясь помочь. — И как будем меня лечить?

— К обеду мы будем у Стравичей. Там и подумаем.

* * *

Самым сложным для меня было на глазах у встречающих нас деревенских жителей, самостоятельно выбраться из телеги и не дрожать от холода.

Платок был чуть спущен, чтобы все могли оценить цвет моих волос.

Я честно старалась выглядеть бодрой и очень важной.

Радовало лишь то, что у Стравичей Свер обычно селился на окраине, в пустующем домике, специально поджидавшем приезд князя.

Из года в год.

Зайдя в выстуженные, тёмные сени, я обессиленно осела на пол.

Я выдержала. И здорованье со старостой пережила, и прогулку от телеги до дверей, и даже несколько шажков по дому умудрилась сделать. Молодец я.

— Что же ты такая, — вздохнул Свер, поднимая мое обессиленное тело с пола.

Были б у меня силы, возмутилась бы непременно, но мне даже дышать было лень, не то что говорить.

Впрочем, очень скоро возмущаться мне совершенно расхотелось. Меня лечили, меня жалели, мне каждые полчаса приносили какой-то мерзкий отвар. И все это с терпеливым молчанием и смиренным участием.

Болеть в этом мире было просто ужасно. Никаких жаропонижающих, сиропчиков,  или чудодейственных таблеточек от горла.

Оборотни вообще смотрели на меня удивленно и недоверчиво. Крепкие, едва ли вообще знающие, что такое хотя бы легкая простуда, они подозревали меня в симуляции. Жалел меня только Алис и немного Свер.

Даже проявлять заботу наш вожак умудрялся с таким видом, что закрадывались сомнения: а не почудилось ли мне все это на самом деле?

В смысле, гадкое, горькое на вкус пойло, которым меня постоянно поили, мне точно не могло померещиться – слишком мерзким оно было, но вот смущающее в своей невероятности растирание моих родных пяточек мазью, тонко пахнущей хвоей, могло и присниться.

Зато грохот опрокинутого стула и прочувствованные ругательства Алиса мне точно не приснились.