— Так это ты! А еще навещал меня, сочувствовал, — руки совсем замерзли и утратили былую чувствительность. Я почти не ощущала снега под ладонями, и не могла даже представить, как больно мне будет отогреваться, — признавайся, зачем на самом деле приходил? Добить хотел?

Рашис нерешительно приблизился, медленно, стараясь не пугать, опустившись на колени в двух шагах от меня. Холода он не чувствовал, от его тела шел легкий пар.

— Я бы не посмел, — с горячей искренностью заверил он, — для меня твоя жизнь дороже своей…

— ‎Чего?

— ‎Мне по осени ведунья предсказала, — говорил он медленно, тихо, пытаясь меня успокоить. Словно я нервная лошадь или взбесившаяся собака, — что есть на земле Князя Волков, огонек, который мне путь к моему величию укажет, или на погибель обречет.

Двигался он осторожно, неуверенно коснулся моих пальцев, готовый в любое мгновение отдернуть руку, только чтобы не напугать больше. Я не дергалась и руки не отняла. Уж очень горячей у него была ладонь. Согревающей.

— Я же к князю пришел на службу наняться, думал, буду по его поручениям разъезжать, всяко судьбу свою встречу, и подумать не мог, что огонек меня прямо в его доме поджидать будет.

— ‎А ты не думал, что ошибся? Что это не обо мне тебя ведунья предупреждала? — я лучше всех других знала, что огонька во мне никакого нет. Разве только искра, да и та чуть не погасла, когда я под лед провалилась. — Может тебе и вовсе к Дубрам надо. У них же Смаг, там не один огонек, там целый костер найти можно.

— ‎Я уверен, что про тебя речь, — непреклонно заявил он, бережно растирая мои руки.

— ‎Вот чудак-человек, — фыркнула я, но тут же спохватилась, — прости, не человек. Но ты сам посмотри, я сейчас совсем холодная, тебе меня греть приходится, ну какой из меня огонек? Ледышка я, не больше.

— ‎Ты Огневица, — уверенно сказал он, — а то, что сила твоя зимой спит, многие знают. Тебе просто в огне погреться на…

— ‎Даже не думай! — вырвав свои руки из его пальцев, я попыталась отползти назад, но сапог зацепился за ветку и упрямо не пускал. — Не буду я в огне греться.

Рашис спорить не стал, покладисто согласившись и снова попытавшись взять мои руки в свои:

— Хорошо. До лета подождем, я готов, я терпеливый. А там ты уже в силу войдешь, и все случится.

Как же, все-таки, сложно с дураками.

— Ну так чего, тогда возвращаемся в деревню? — предложила я, радуясь, что по деревне еще не разошлись слухи о моем самоубийственно-героическом решении сделать большой бум.

Пускай ждет своего лета сколько угодно, я скоро, может, вообще дома буду.

— Нет. Мы уйдем отсюда. Тут недалеко укромное место есть, там переночуем, а завтра утром Тавр и Девр лошадей приведут.

— ‎Подожди…ты собираешься отсюда уходить?

— ‎Мы отсюда уйдем. Все вчетвером.

Потеряв дар речи, я беспомощно разглядывала его одухотворенное лицо.

Спасииите меня кто-нибудь, пожалуйста. Тут один неадекватный мужик решил взять судьбу в свои руки.

Мою, блин, родненькую судьбу, в свои мохнатые лапы.

— А если я тебя на погибель обреку, ты об этом думал? — спросила я, уверенная, что так и будет. Быть может, отыщи Рашис настоящий огонек, шанс на светлое будущее у него бы еще был, но я-то подделка. Что хорошего я могу ему принести?

Оборотень оказался просто непробиваемо самоуверенным.

— ‎Я готов рискнуть.

У него было ровно двадцать минут, чтобы рассказать мне о своей судьбе, о том, как он жил, и почему готов чужую Огневицу прямо из дома выкрасть.

Мне не хотелось знать, что он один из тех несчастных, чья мать согрешив с оборотнем, после отказалась от сына, стоило ему в первый раз личину сменить. Не хотелось, потому что жалостливая очень была, и наслушавшись обо всех его злоключениях, боялась начать ему сочувствовать.

— Говорят, на зáселке, где я вырос, как-то по весне отряд останавливался. Считалось, что это кмети княжеские, хотя никаких особых знаков у них не было. Но сила и удаль в них чувствовалась такая, что многие девки не устояли, — Рашис грустно усмехнулся, — моя мать тоже. Понесла, но в лесу на откуп духам не оставила, за что ей спасибо. Вырастила, выкормила, а как превратился в первый раз, так вещи мои собрала, да велела уходить. Повезло мне.

— ‎Чем это повезло? — спросила я, возмущенная таким отношением матери к своему ребенку.

— ‎Тавра и вовсе на порог не пустили. А Звеня названный отец зарубил.

Рашис говорил просто, спокойно, словно это было в порядке вещей.

— Нас же попервости пятеро было. Вместе зверями по лесам бродили, вместе человечность свою искали. Да вот, один на топор напоролся, а второго Костянник выхолодил, когда мы зимой ночевать в лесу остались.

Рашис оборвал рассказ, прислушался, подобрался весь и резко взвился вверх, чтобы перекувыркнувшись, уже волком подняться на лапы, стараясь стряхнуть с шеи мешающую рубаху.