Напряжение между ними росло и, казалось, вот-вот наэлектризуется до мощности молнии. Свидание с Вейцом для Мари было, в первую очередь, гарантией закрепления их деловых отношений, что бы там себе ни нафантазировал Шеймас. Поэтому собрав волю в кулак, она решила было правда пойти домой пешком. Но не успела Мари выйти из свейха, как Шеймас, подскочив, схватил ее за руку и выволок из кресла. Едва Мари сообразила, что происходит, как уже сидела на его коленях. Глаза Шеймаса прожигали ее насквозь, а его сильные руки прижимали к себе ее тонкую талию. Мари чувствовала не только его сбившееся от волнения дыхание и участившееся сердцебиение, но и стремительное затвердевание кое-чего посерьезней.

— Шейм…

Ее глухой шепот прервался из-за поцелуя — напористого и страстного, точно зверь, сорвавшийся с цепи. От охватившего Мари сумбура у нее закружилась голова. Шеймас был не из робкого десятка и прекращать поцелуй словами: «Извини, это вышло случайно. Это я виноват…», — не собирался. Наоборот, врываясь в рот Мари своим горячим языком, он буквально насиловал ее. Так ее еще никогда не целовали! Мари едва не лишилась сознания, толком не поняв, что с ней произошло: эффект первого контакта с запечатленным или элементарный оргазм. Она чуть не заскулила от судороги, прокатившейся по ее телу. Попыталась ослабевшими руками оттолкнуть Шеймаса, но он, не прекращая поцелуя, перехватил их и заломил ей за спину.

Мари показалось, что их поцелуй, на который она в какой-то момент все же стала смело отвечать, продлился целую вечность, но в то же время — всего миг. Когда Шеймас умерил пыл и отпустил ее руки, легко и нежно посасывая ее губы, она пошатнулась.

Он прекратил, но по-прежнему держал Мари на своих коленях и прижимался к ее лбу своей головой.

— Ты мог просто попросить меня отказать Вейцу, — наконец прошептала Мари.

Шеймас усмехнулся и, запрокинув голову на спинку сиденья, спросил:

— И ты послушалась бы?

— Вот попросил бы — и узнал, — улыбнулась она, разомлевшая и готовая к чему-то большему.

«Десять процентов заряда батареи двигателя!» — сообщил компьютер.

— До замка хватит, — произнес Шеймас, глядя на Мари.

— То есть мы просто вернемся?

— Я не хочу, чтобы наш первый раз был посреди пустыни, на заднем сиденье полусобранного свейха. Первый раз особенный. Он должен запомниться.

— Да ты романтик, — Мари вздернула бровь.

— Нет, я извращенец, — вполне серьезно ответил Шеймас. — И сегодня я тебя трахну. — У Мари мурашки по коже пробежали. Слова Шеймаса прозвучали как угроза, хоть и интригующая. Особенно после следующего уточнения: — Независимо от того, состоится у вас с Вейцом свидание или нет.

Мари плохо помнила, как высвободилась из тисков Шеймаса и вернулась в кресло. Также плохо помнила, как он отключал и убирал на место мини-станцию, а потом заводил свейх, и они возвращались в замок. Если во время полета Шеймас что-то и говорил, то Мари его попросту не слышала. Ее сковало не то возбуждение, не то страх, не то все это одновременно. Но это порочное чувство затуманило ее разум.

Она облизывала и покусывала только что целованные Шеймасом губы и бранила себя за то, что совсем недавно была готова поцеловать жабу, только не его. Целовался он, надо признать, пылко, чувственно и раскрепощенно. Он наслаждался этим процессом и дарил то же наслаждение Мари. Вероятно, безотчетно, стихийно. Сколько Мари помнила поцелуев, все они были механическими. В юности — лишь бы научиться и поскорее почувствовать себя взрослой. Позже, чтобы отточить навык. А потом поцелуи стали каким-то негласным правилом в прелюдии секса. И она, и ее партнеры словно забыли, что поцелуй — это искусство. Он должен быть чем-то независимым.

Украдкой взглянув на сосредоточенного на приборной панели Шеймаса, Мари покраснела и отвернулась к окну. Никогда в жизни не смущалась даже тех мужчин, с которыми спала, а тут вдруг застыдилась того, с кем просто поцеловалась! Шеймас явно знал толк в похоти. Мари даже удивилась, откуда у него такое мастерство, если последние десять лет он провел в Трейсе, а по словам Гильи, его любовниц в замке не бывало. Ответ находился один, и категоричный: гены! Не зря Тальина ревновала мужа даже к усопшей любовнице. Та была из палал — самой горячей расы во Вселенной. Для палал половой акт — творение. А творение подразумевает разгон для фантазии, отрешенность от суеты и полное погружение в этот созидательный процесс. Палал всем своим естеством источали совершенную привлекательность. Может, именно поэтому Мари все так легко давалось. Может, именно поэтому расу палал не только любили, но боялись и ненавидели. Она была способна завоевать Вселенную. И если бы подонок Нэим не уничтожил Палалию, то это наверняка случилось бы.

— Идешь?

Мари расслышала далекий голос Шеймаса и покрутила головой. Свейх стоял посреди двора и фарами освещал погруженный во мрак замок.

— Мы уже прилетели? — удивилась она.

— Если это не общий глюк, то да — мы прилетели, — ответил Шеймас.

Она, как опьяневшая, сошла на землю и поплелась к крыльцу. Шеймас догнал ее у двери.

— Похоже, Гилья нас не дождалась.

— Что? — переспросила Мари, осторожно ступая по темному холлу.

— Завтра в городе квартальная ярмарка. Гилья всегда ее посещает. Уезжает за день, чтобы закупиться с раннего утра, пока товар не расхватали. Так что мы тут одни, — осклабился Шеймас, открывая перед Мари дверь в западную башню.