С их появлением ей, Гилье и особенно Шеймасу стало намного легче. Не обращая внимания на проливной дождь, рабочие за три дня перекрыли всю черепицу на башнях и приступили к обработке стен и пола. Мари рассчитывала, сколько краски понадобится, и обсуждала с Шеймасом цвета. Его пожелания оставались неизменными: «Мне фиолетово!» Отчего Мари хотелось все выкрасить в тот самый фиолетовый, назло ему.

Постепенно в доме налаживался быт и режим. Гилья была главной по питанию, а также периодически готовила лазанью по рецепту Мари для флиомов. Комнаты для рабочих оснащались мебелью, а в оконных рамах появлялись стекла. Замок теперь окружал не покосившийся забор, а шпалера, по которым вскоре начнут плестись вьюны и превратят их в живую изгородь. Шеймас убрал старые ворота, а на их место установил новые.

— Как тебе? — спросил он у Мари, демонстрируя их автоматическое открывание.

— У тебя золотые руки, Шеймас, — улыбнулась она, глядя на художественную ковку, сверкающую в лучах пробивающегося сквозь тучи солнца. — И сердце тоже. Ты ведь отпустишь Стражей?

Он повертел в руках пульт дистанционного управления воротами и, взглянув на Мари, тяжело вздохнул.

— Ты достала меня с этими Стражами!

— Шеймас, держать их под боком рабочих опасно. Они меня-то до сих пор не принимают, хотя я уже насквозь тобой провоняла. Если бы у нас была возможность смотаться на Землю, я сводила бы тебя в зоопарк. Чтобы ты со стороны увидел, что такое зверь в клетке.

— Мой ответ нет и обсуждению не подлежит! — категорично заявил он и, вручив ей пульт, зашагал к гаражу.

— Шеймас!

— Что-то еще хочешь сказать?! — обернувшись, он развел руками. — По душам — это к Гилье или Вейцу!

— Упрямый осел, — сквозь зубы процедила Мари, провожая его злым взглядом.

Она вернулась в замок и ушла на кухню, где Гилья налила ей чаю.

— Опять поругались? — заметила она, отрезая Мари кусочек ягодного пирога.

— Иногда мне хочется его убить, — призналась та.

— Странно.

— Что странного?

— Ваше запечатление. Я с первых дней за вами наблюдаю. Не подумайте ничего дурного, госпожа. Я не душевнобольная. Я волнуюсь за вас.

— Говори уже, — попросила Мари.

Гилья села рядом с ней и, теребя в руках полотенчико, ответила:

— Запечатление подразумевает собой понимание друг друга с полуслова. У запечатленных не бывает ссор, потому что они чувствуют желания и потребности любимого человека и стремятся их удовлетворить. Они находят компромисс. Я размышляла, почему между вами и господином Саймусом такого нет. Сначала я считала, что вы притираетесь друг к другу. Потом решила, что это особенность вашего двойного запечатления. Но в итоге я пришла к выводу, что вы его победили.

— Кто кого?

— Вы, госпожа Мариэль, победили ваше запечатление. Вы оборвали связь с господином Луисцаром. А в господина Саймуса вы по-настоящему влюбились. Но он мужчина сложный. С ним не всегда легко. И несмотря на то, что в вас собрана вся сила вашей расы, кровь опретов, текущая в нем, порой будет становиться между вами барьером.

— И что ты предлагаешь? — прямо спросила Мари. — Говори, не стесняйся. Раз ты наблюдала за мной, значит, у тебя и идеи есть.

— Вам нужен кто-то, кого вы оба бы любили, и кто любил бы вас обоих. Он стал бы связующим звеном между вами. И тогда вашу цепь уже никто и ничто не порвет.

— То есть ребенок?

— Не совсем. Ребенок — это другое. Это плод любви, который может стать яблоком раздора. Вы знаете, что в особых случаях Совет позволяет совершать нетрадиционные браки среди представителей развитых рас?

— Однополые?

— Нет, — помотала головой Гилья. — Он позволяет одному мужчине иметь несколько жен или одной женщине — несколько мужей. Конечно, это не приветствуется. В приличном обществе осуждается. Но не будем приукрашивать реальность, члены приличного общества хранят в своих шкафах скелетов пострашнее. К чему я веду? Как бы вам сказать… Раз среди законопослушных граждан такое допускается, почему бы аглам не воспользоваться этим законом? Только не ругайте меня. Я зла вам не желаю.

«За что ругать? — подумала Мари. — Знала бы ты, как мы тут отрывались, пока ты свою ярмарку ждала!»

— Простите, если обидела, — добавила Гилья, вставая. — Пейте чай, а то остынет.

Мари поужинала и поднялась к себе. Завалившись в постель, она снова и снова прокручивала в голове совет Гильи, вспоминала самую порочную ночь в своей жизни, думала о Вейце, о его словах про запечатление, думала о Шеймасе и о его словах про доверие Вейцу. Все было сложно и просто одновременно. С одной стороны — репутация и голос разума, с другой — собственное «я» и зов сердца.

Шеймас вернулся поздно. Мари уже спала. Мокрый и холодный, он залез в постель и осторожно прижался к ней. Вздрогнув, Мари распахнула глаза и затаила дыхание.

— Почему ты такой ледяной? — шепотом спросила она и медленно повернулась к подрагивающему Шеймасу.

— Выпускал кавров, — буркнул он, сверля ее своими изумрудными глазищами. — Попал под дождь.