Я спросил так троих девиц перед ней. Обвинял и смотрел за их реакцией.

Кукла с глуповатым видом и наполовину накрашенным лицом — первая, чьи глаза расширяются, губы вздрагивают, и она вся дёргается. Прочь от меня.

Перехватить её нетрудно. Я хватаю стул за спинку, выдвигаю вместе с ней, и вот мы уже рядом — пальцы стискивают её плечо. Загоняю жертву к стене.

— Это всего лишь зелье, — лепечет она.

На миг я хочу сжать ей горло. Хочу разрушить её жизнь так же, как она могла бы разрушить чужую. Потом вспоминаю глаза недотроги примерно в том же положении — и зло шиплю.

Тьма вылезает из меня, льётся с рук. Окутывает идиотку, загоняя в угол. Вьётся, тянется по стенам. Вилья вздрагивает, озирается, мечется, когда тени готовы коснуться её кожи со всех сторон.

— Где ты достала эту дрянь? Отвечай!

— К-купила в городе, — выдаёт она. — Ещё до праздника.

Я почти не удивлён, что вопросы наконец-то дали результат.

— Кому в постель ты хотела подложить мою невесту?

Она вжимается в стену. Вокруг — тёмное облако, день превратился в ночь. В её глазах паника, от которой мне сладко. Губы дрожат и не сразу, на выдохе выдают одно слово:

— Вам.

Что-то меняется. Тени вздрагивают и застывают — как и я.

— Я думала, вы её заберёте! — продолжает идиотка, — Вы ведь хотели получить эту простолюдинку любой ценой, лорд Эридан! Я думала, вы будете мне благодарны. Все будут рады. Каждому достанется, что нужно!

Смотрю в её глаза, внезапно чувствуя себя нелепо.

Страх исказил черты девицы, разбил кукольную маску — и за всем этим она выглядит довольно честной.

— Можете испытать меня, — лепечет дура. — Любыми способами, которые у вас есть!

Проблема в том, что средств почти нет — все наши слухи об эликсирах правды, о магических допросах, которые использует инквизиция — обычная дурь, чтобы запугать людей.

Почти.

Я хватаю её за руку, приказываю молчать и волоком тащу к Синдарин. Там объясняю ситуацию. Син уже вовсе не так спокойна, как раньше — её руки сжаты, пальцы побелели. Но она маскирует всё за льдом.

Она может спросить у драных духов — и спрашивает, когда мы идём к статуе во дворе. Я никогда не любил эти вещи. Они никогда не отзывались, чтобы рассказать мне что-либо действительно ценное.

Но сейчас Синдарин прикрывает глаза, задаёт вопросы — и над статуей шелестит чужой голос, как шёпот ветра. Ответ мне не нравится.

— Кажется, Вилья, ты говоришь правду, — опускает голову Син.

А ещё она может покрывать племянника. Эта мысль не даёт покоя.

— Это серьёзное преступление, — глаза Синдарин сверкают. — Тебе, разумеется, больше нет места на празднике цветения. — Она смотрит на меня. — И наказание будет строгим.

Я бы хотел строгости. Жестокости.

Но хуже всего, что я могу ей сделать не так много. Не могу как мужчину вызвать на поединок. Не могу запереть её в тюрьме, если она не убила никого — всё остальное сойдёт с рук девице из древнего, пусть и не слишком богатого рода.

Да, её могут закрыть на несколько лет дома, запретить выезды в свет. Могут выдать замуж — но ей и так лишь бы лечь под кого-то, чувствую кожей. Женская безнаказанность, растущая якобы из женской беспомощности. На последнюю Син любит жаловаться, хотя власти у неё больше, чем у большинства.

— Я прослежу чтобы оно было строгим, — говорю я, и лицо Вильи меняется. Дура принимается лепетать снова, пытается воззвать к Синдарин и убедить меня, что против меня не интриговала.

— Я хотела, чтобы все получили то, что действительно ищут! Я думала, вы будете рады…

Не знаю, что гаже всего. То, что меня ещё точит червь сомнения, не подал ли ей идею кто из мужчин, или то, что это всё слишком похоже на правду. Она просто считает меня ублюдком, который должен был воспользоваться моментом и наградить её за труды.

И всё, что я сегодня делал, не даёт никому повода думать иначе.

***

Марьяна

Странно, что такой тусклый свет меня разбудил. Медленно, но уверенно заставил потереть глаза, повернуться в кровати и уткнуться лицом в подушку. Кажется, мне снились горячие сны. Эротические. Такие, в которых я обвивала ногами красивого шатена, царапала его спину, и он брал меня страстно, и дышал мне в губы, и вокруг падали лепестки цветов, и было так хорошо…

А ещё я извивалась и целовала его в карете.

Боже!

Я села на кровати. Глаза удалось разлепить с трудом, и перед ними качнулась привычная комната Айли. Полутьма. Неяркий пейзаж за окном. Приглушённый свет магической лампы, а ещё — кресло, откуда-то взявшееся в моей комнате и пододвинутое к постели.

В кресле дремала незнакомая девушка чуть старше меня.