Со мной значит теперь на «ты». Все-таки он выжил. Тогда почему барьер не разрушен? Его не смогла разрушить даже та невероятно сильная женщина. Мне она показалась очень сильной. Она буквально силой мысли сформировала и отправила в меня мощную энергетическую волну, уклониться от которой у меня не было ни одного шанса.

– Кто такая Милея Карвиал? И почему я должна выбрать ее? Чтобы она исказила мои показания и в очередной раз прикрыла вашу незаконную деятельность?! – вспылила я. Шатрэн меня раздражал. Даже на больничной койке, будучи при смерти, он строит из себя черт знает кого. – Вы отдали меня ректору Алгарсису, а он… он не продал меня? Тогда где мы сейчас находимся?

– В лазарете при академии, – ответила женщина за моей спиной, и я резко обернулась. Зря, потому что головная боль тут же дала о себе знать. – Я не стала вызывать Милею. Раз рана Минта не угрожает жизни, то мы можем решить возникшее недопонимание без привлечения органов правопорядка.

Минт? Эта женщина, если мне не изменяла память, кричала «Минт». Минт Шатрэн? Это его имя? Непривычное для моего слуха. Оно мне больше напоминало английское слово «мята».

– Лучше присядь, – посоветовал Шатрэн с долей иронии. – Она лежачих не бьет.

Что-то я сильно сомневалась, что эта женщина не убьет меня, в каком бы состоянии я не находилась. Кто она такая? Меня от одного ее взгляда бросало в дрожь. Я даже спорить не стала и немедленно отошла на десять шагов в сторону, где располагался стул. Я могла выбрать кресло, но стул был гораздо ближе.

– Она председательница попечительского совета академии, – добавил Шатрэн уже менее бойко. Хотя о какой бойкости в его состоянии может идти речь?

И чем мне грозила встреча с председательницей попечительского совета? Ужаса в интонации переданного телепатически голоса я не прочувствовала. Меня в этом мире официально не существовало. Неофициально кстати тоже. Ко мне невозможно было применить никакие социальные наказания. Вот только они двое об этом еще пока не знали.

– Рассказывай, почему ты решила, что Минт Шатрэн – работорговец?

Женщина с белокурыми короткими волосами и светлыми глазами мне страшно напоминала начальницу из одного известного фильма. Я его не досмотрела, так что помнила только начало: деспотичная редакторка нью-йоркского журнала мод издевалась над провинциальной помощницей. Выглядела эта женщина практически в точности, как та самая дьяволица.

– Потому что он выдал меня Алгарсису и еще одному мужику, к которому меня притащили похитители, – я не стала врать. Где-то в глубине души у меня теплилась надежда, что я могла случайно нарваться на тех, кто мог мне помочь. Если я ошиблась насчет Минта Шатрэна, то я счастлива, что он выжил после моего выступления. – Он также назвал меня по имени. Значит кто-то из них сказал ему. Я не называла. Я до этого ему ни слова не сказала.

– Я подозревала, что Алгарсис нечист на руку, – хмуро сказала председательница, прогуливаясь к креслу, которое мне так понравилось. Его она заняла и повернулась ко мне. – Но я даже представить не могла, что он связан с работорговлей. Это запрещено уже почти восемьдесят лет.

Всего восемьдесят лет! Какие-то жалкие восемьдесят лет запрета не искоренят в преступниках жажды наживы. В моем мире работорговля запрещена уже несколько столетий, а все равно находятся уроды и торгуют людьми! В основном женщинами и детьми, кто не может оказать реального сопротивления.

– Меня некоторое время держали в комнате. Дверь не открывалась изнутри, но не была заперта снаружи, – вспомнила я, думая что же еще мне можно было ей сказать. Про иномирность я рассказывать не стану даже под страхом смерти. Тогда они поймут, что меня точно никто искать не будет и со мной можно не церемониться. – Они думали, что я немая. И не смогу никак защитить себя.

– Почему ты решилась на такой отчаянный поступок? – спросила попечительница. Я завидовала ее сдержанности и холодности. Было заметно, что Минт Шатрэн ей очень дорог, но она все равно снизошла до открытого нейтрального диалога со мной. Это было нечто невозможное. И я говорила правду.

– Меня собирались передать в ночь полнолуния. Они говорили, что должны заплатить мной за какую-то услугу в прошлом, а если не заплатят, то очень сильно пожалеют. Он очень мстительный.

– Кто он?

– Я этого не знаю. Они с придыханием говорили, что Он. Никаких уточнений.

Сам Шатрэн больше не вставлял телепатических комментариев в наш разговор. Он безмятежно спал в больничной кровати, укрытый одеялом, а не куском тонкой ткани, как я. Мне даже подушки не положили. Но я не в обиде. Меня не четвертовали сразу же, как только поймали на покушении на убийство, не наказали за кражу драгоценных эликсиров и даже позволили высказаться в свою защиту. Можно было сказать, что мне фантастически повезло.