— Ага, осталось только по лесу бегать в такую погоду, ноги ломать, — проворчала я, стараясь не очень громко отбивать дробь зубами. — И я не уверена, что госпожа Тельма готова к марафону.

— Ну, быстрый шаг я вам обещаю, — продолжала та излучать оптимизм.

Скептически оглядела её: мокрые спина и плечи; подол юбки тяжелым от воды полотном облепил ноги; голова не покрыта… Загубим старушку.

Только подумала, как раздался ужасный продолжительный треск и поперек тропинки, по которой шли, рухнуло дерево, ломая все на своем пути.

— Ого! — воскликнула я скорее изумленно, чем испуганно, потому что испугаться не успела: мощный лесной великан, вывернутый стихией с корнем, послужил выстрелом стартового пистолета — мы побежали!

Подхватив знахарку с двух сторон под руки, рвались к обещанному укрытию, встречая грудью сбивающий с ног ветер и холодный колючий дождь, хлеставший по лицу.

«Избушка на курьих ножках» нас встретила не очень приветливо. Распахнутыми ставнями, окнами без стекол, покосившейся крышей, почерневшими от времени бревенчатыми стенами и заросшим высоким бурьяном входом. Да так, что и двери видно не было. Буквально вломившись в некогда временное пристанище охотников, вздохнули с облегчением и, оглядевшись, даже воспрянули духом: в единственной большой комнате имелся очаг! Целехонький, с железным крюком для подвешивания котелка и дровами, сваленными в неаккуратную кучу сбоку от источника тепла и света.

— Здесь еще холоднее, чем на улице, — пожаловалась я, растирая плечи и подмечая на удивление легкий беспорядок давно заброшенного дома.

Мирта кинулась вслепую шарить руками по полкам, висящим на стенах по всему периметру помещения.

— Где-то здесь… я помню, было… сама же оставляла… Есть! — пискнула торжествующе и достала небольшую металлическую коробку. — У нас будет тепло! — радостно возвестила, демонстрируя выуженные оттуда их странные длинные палочки-спички.

Очередной порыв ветра, подхватив ставню, с силой ударил ею о решетчатую пустую раму. Все невольно вздрогнули и…

— Анна, не стой столбом, закрывай окна! Мирта, поищи утварь и какие-нибудь тряпки!

Команды от баронессы летели направо и налево, подгоняя нас, подстегивая. Когда я вернулась в дом, очаг уже вовсю занялся веселым жарким огнем.

— Снимайте все с себя!

На найденной девчонкой и протянутой через всю комнату веревке повисли брюки, юбки, блузы, чулки… нижнее белье. Бабулька содрала с нас все, сама оставшись в нательной рубахе до колена.

— Ну что, может, виноградику поедим? — спустя какое-то время скромно предложила я раздетой и разомлевшей компании, сидящей на низенькой длинной лавке у очага.

Взгляд неотрывно следил за пляшущими языками пламени, лижущего поленья. Шум дождя и завывание ветра в щелях между закрытыми ставнями слышны были просто фоном, отдельно от звука, который издавал живой, веселый, золотистый огонь. Стрельнула искрой дровина. Я машинально чуть подобрала вытянутые ноги. Ступни уже горели от жара печи, но не было никакого желания двигаться!

Навалилась сонная нега. Словно сама богиня Дрема обняла трех женщин за плечи, убаюкивая.

«Сколько времени прошло с тех пор, как вошли в лес?» — думала вяло, рассеянно и равнодушно подмечая стихающий свист и вой ветра за стенами избы. Лишь дождина продолжал что есть мочи лупить по крыше.

Вообще странные у них в этом мире погодные явления. Вспомнился ливень, когда я в деревне таскала воду для бани. Тогда дождь лил с небес на землю, будто небожители перевернули ушат, полный до краёв. Два дня хлестал, не переставая и не ослабевая. Без грома и молний…

Вспомнила туман в окрестностях «Усталого путника», густой как молоко, непроглядный. Когда Доран вернулся из леса поздним вечером, тот словно живой пытался проскочить в приоткрытый дверной проем, «хватая» за пятки человека, будто пес приблудный. Юркнуть следом, успеть попасть в помещение, в тепло, пока никто не видит, и ему не преградили путь, закрыв эту самую дверь.

Вернулась мыслями ко времени: «Часа три сидим, интересно? Вышли из дома около десяти. Час добирались до поляны, часа полтора там были, это точно. Здесь… пусть будет три… Выходит — четыре часа пополудни, а на улице темень, как ночью. Нас наверняка потеряли в поместье. И есть уже хочется… Сосет под ложечкой.

Тельма, сидевшая справа от меня, сипло всхрапнула, уронив голову на грудь.

— Что-то мне нехорошо, — прошептала с другой стороны дочь Брука.

Развернулась к девочке, приложила ладонь к её лбу.

— Холодный. Ненормально холодный! Тебе бы лечь… — Суетливо поднялась с места, скинув с плеч старый стеганый то ли плед, то ли одеяло, обнаруженное в деревянном коробе рядом с грубо сколоченным лежаком. — Тельма, Мирте плохо!

А девушка уже заваливалась набок, потеряв опору в виде меня. Ведьма вскинулась заполошно. В четыре руки успели поймать потерявшую сознание соседку по лавке.