К вечерней трапезе кухарка подала перепелов, чудесным образом появившихся на кухонном столе. Перри, запертый в клетке во владениях домоправительницы во время готовки дичи, сдал ее таинственного поставщика с потрохами. Оскорбленный за всю пернатую живность, обозвал лесника мордой бородатой и… далее по списку из морского репертуара.

А я за всеми этими детективными страстями вспомнила, уже готовясь ко сну, что так и не дождалась письма из Виннета.

Рихард и Лео молчали…

Ночью долго не могла уснуть. Было душно, неудобно, тревожно. Накрутила себя с вечера и как следствие получила бессонницу. Тишина в доме и за его пределами давила на нервы. Оглушала. Даже бой напольных часов из холла второго этажа сегодня слышался каким-то… придушенным. Когда после очередного короткого «вжика» заводного механизма пробило три раза, я психанула. На себя — за то, что такая мнительная. На погоду — хоть бы ветерок какой просвистел за окном, или дождик звуками падающих капель разбавил это гнетущее безмолвие ночи. Распахнула ставни, глотнула от души свежего воздуха и легла считать зверушек.

«Один розовый слоник, второй розовый слоник… Просила же по-человечески, пишите обо всем, что у вас там происходит! Обещали чуть ли не клятвенно, а сами… Пять розовых слоников… девять…»

Что-то невесомо легло мне на грудь. «Потопталось», ощупывая грудную клетку, скрытую под сорочкой. Скользнуло, поглаживая, в ложбинку между грудями. Мягким движением щекотно прошлось по шее под рюшами на вороте. Я замычала и раздраженно отмахнулась от нарушителя сна, перевернулась на живот. Мозг только вяло возмутился: с таким трудом уснула! Что и кому надо среди ночи?! Воздух колыхнулся рядом с лицом, потревожил тонкий волос на виске. Желобка под носом коснулось что-то холодное, скользкое. Рецепторов достиг неожиданный резкий и неприятный запах. Отпрянула в панике, распахивая глаза, и, толком ничего не успев увидеть, уплыла. Тяжелые веки, словно налитые свинцом, сомкнулись, сознание сделалось мутным, слух пропал. Стала эфемерной, легкой и понеслась по лабиринту красочных тоннелей, уносясь все дальше и дальше с огромной скоростью, пока этот цветастый калейдоскоп не закончился и я не ухнула во тьму.

Знакомый двор в родном городе. Каруселька, лавочка, ряд железных гаражей… все до боли знакомое. И посреди игровой площадки Рихард Моран колет дрова. Размашисто, с какой-то остервенелостью. Ставит на толстый чурбак полено и бьет по нему здоровенным колуном. Замах, удар — резкий, беспощадный, и две полешки свалились на траву по обе стороны от колоды. Стою шагах в пяти, смотрю. Равнодушно, холодно, словно на незнакомца. А мужчина уже вновь замахивается и, вдруг заметив меня, криво улыбается: «Ты была права, я поторопился!» Инструмент с длинным топорищем, как в масло, врезается лезвием в новое полено. Раздается громкий хруст, я вздрагиваю и…

— Анна! — Чей-то голос, сопровождаемый хорошей встряской, ворвался в сновидение. — Анна, проснись!

— Что случилось? — Открыла глаза и поморщилась, стоило только повернуть в сторону зовущего голову, которая гудела, к слову сказать, словно натруженный колокол.

— Слава богам, очнулась, — выдохнула Тельма, приложив руку к груди.

В наспех накинутом халате до пят, в чепце для сна, из-под которого торчали растрепанные седые пряди, она являла собой воплощение бабы Яги.

— Не слышала… Спала крепко, вчера долго не могла уснуть. — Хлопнула глазами недоуменно, уставившись на баронессу. — Ты чего? — Виски прострелило тысячами игл. — Ох…

— Почему не закрылась на ночь? — строго спросила ведьма.

— Я… не знаю. Не помню. А зачем? — Мозг все еще тормозил.

— Затем что в доме посторонний человек!

— Так он же постоянно спит, — промямлила, оправдывая свою опрометчивость.

— Твоя беспечность, девочка, меня порой поражает! Спускайся к завтраку!

За баронессой хлопнула дверь. За очень сердитой и очень раздраженной баронессой. Я растерянно огляделась. Утренний свет лился в комнату через распахнутое окно. Легкий ветерок колыхал шторы из тонкого шелка. Все вещи на своих местах… вроде бы. И все же было необъяснимое чувство, что что-то не так. Едва уловимое ощущение чужого присутствия витало в воздухе.

Вяло отмахнулась от этого душевного дискомфорта — паранойя! А вот почему так черепушка раскалывается, хотела бы я знать? Было похоже на похмельное состояние. Или больше, как после сильного наркоза. Только с какой такой стати? Накануне капли в рот не брала, да и наркотик… Это не про здесь, не про сейчас и не про меня вообще!

Что снилось, не помню. Остался осадок — тяжелый, неприятный, как серый густой туман, заполнивший ограниченное пространство и не позволявший что-либо рассмотреть сквозь его тяжелую завесу.

— Пожалейте меня кто-нибудь, дайте пилюлю от головной боли, — проскрипела жалобно, усаживаясь за накрытый к завтраку стол и прикладывая ладонь к темечку. — Или топор.

— Уже пожалели, — проворчала «тетушка», не глядя на меня. — Кружка перед тобой.