Утро выдалось ясное, обещая теплый денек. Поднимающееся солнышко ласково заглядывало в оконное стекло. Сладко потянувшись, поспешила открыть раму, впуская свежий воздух и звуки проснувшейся природы. Галдел сад на тысячи звонких птичьих голосов. Тявкнула собака, зазвенела цепь со стороны конюшни. Неторопливо сошла с крыльца Ульма с деревянной кадкой в руках, наполненной ворохом белья, и свернула за угол здания. Проводила её взглядом и вздохнула: самой бы постираться не мешало… да и не только постираться. Тело уже требовало ванны или душа, но осуществить это в здешних условиях было невозможно.

— …А ещё вы храпите, и… от вас исходит очень тонкий приятный аромат. Ничего подобного я ещё не чувствовал. Неуловимый, какой-то далекий, призрачный.

Почему-то от его слов смутилась: свой любимый парфюм никогда не считала стойким, а тут, поди ж ты, что-то да осталось от запаха двухдневной давности!

Пока я умывалась, стараясь не сильно плюхать водой в бадье, чтобы лишний раз не провоцировать вредного пациента на желание посетить уборную, меня посвящали во все минусы совместно проведенной на одной кровати ночи. И коленями-то я его испинала, и локтями истыкала, и слюнями его плечо и подушку залила, и вот теперь ещё и храпела — спать не давала. А плевать! Зато сама отдохнула отлично!

— Как вы себя чувствуете? — спросила, нависая над мужчиной. Переплетала косу и разглядывала его лицо. Порез на виске выглядел нехорошо. Страшные синие опухшие веки, губы-вареники, разбитая бровь — все было на месте.

— Сносно.

— Вы свет видите?

— Нет.

— Плохо, — вздохнула я и помогла виконту принять полусидячее положение, подбив для удобства ему под спину подушки. — Если у вас кровоизлияние внутрь глаз, последствие так называемой контузии, то это очень опасно.

— Я могу ослепнуть?

— Будем надеяться, что бабушка поможет, — сказала тихо, а у самой сердце защемило от жалости. Офтальмологов в этом мире ещё не скоро народят, как и искусственный хрусталик, вероятно, не скоро изобретут. Все это время в знак поддержки мягко держала его за запястье.

— Напишете письмо от моего имени, я продиктую, — не спросил — распорядился милорд после долгого молчания, погруженный в раздумья о мрачных перспективах своего будущего.

Вдруг меня осенило.

— А на чем вы сюда добирались? Лошадь, карета?

— Нанял экипаж. Так что, поможете?

Сникла. Вот еще вопрос на миллион: как я это сделаю, не зная их письменности?

— Конечно, — тем не менее ответила уверенно, чувствуя себя первостатейной врушкой. Что-нибудь придумаю. — Давайте позавтракаем, ваша каша стынет.

— У меня зубы, к вашему сведению, все целые! — Губы-вареники попытались недовольно скривиться. Ну да, запах яичницы с беконом был соблазнительней, чем полужидкое варево на воде из какой-то крупы с маслом.

— Для здоровья полезно, — мстительно парировала, вспомнив его «а еще вы храпите» и поднесла ложку ко рту болезного. — Открываем рот!

Знахарка пришла, когда я закончила кормить его милость. Не глядя по сторонам, она прошла сразу к столу и начала выкладывать из котомки какие-то горшочки-баночки.

— Вижу, дела уже лучше у касатика, — произнесла жизнерадостно, бросив взгляд на мужчину, отпивающего из кружки морс.

— Касатик сегодня изволит капризничать — не дал себя обтереть, и меню ему не нравится, — наябедничала сестра милосердия, сидя на стуле у окна без конспиративной одежи.

Старушка тихо ойкнула и с интересом уставилась… сквозь меня. Пострадавший демонстративно кашлянул пару раз. Непонятливых в комнате не было. Я, проходя мимо ведьмы на выход, коснулась её плеча. Бабушка от неожиданности чуть вздрогнула, но, надо отдать должное её нервам, не шарахнулась в сторону.

— Он не видит, — шепнула ей на ухо. Та только кивнула головой, принимая к сведению.

Сегодня утром в таверне было спокойно. Не прикатывал дилижанс с суетливыми пассажирами, не сновали горничные по номерам, меняя постели, убирая комнаты. В обеденном зале было пусто и тихо. Стоило приблизиться к лестнице на первый этаж, как со своего любимого места на подоконнике спрыгнул уже знакомый кот. Развалился на верхней ступеньке, преграждая путь, тихо мурлыкнул и дернул ушами, повернув голову в мою сторону. Чувствует меня? Видит? Ведь не скажет. Подошла осторожно, присела возле усатого, погладила по мягкой шерстке. Тот только зажмурился от удовольствия и чуть слышно затарахтел.

Минут через пять открылась дверь номера, и оттуда неуверенно шагнул виконт, одетый в свои штаны и сюртук на голое тело. Под мышкой у него, поддерживая за талию, семенила старушка.

— Вот так, милок, вот так. Потихонечку, не спешим… — стопы шатающейся из стороны в сторону парочки направились к уборной.

Я кинулась поддержать болезного с другой стороны. Поднырнув под вторую руку, крякнула и недовольно зашипела:

— Да что же вы, милорд, повисли-то не жалея сил на двух слабых женщинах, будто ноги совсем не держат!

Проняла отповедь касатика. Обратно шлепал сам, ведомый знахаркой.

— Отвар с сон-травой дала ему, пусть поспит, — бабушка поправила на веках пострадавшего две тряпицы, смоченные пахучей жидкостью из кувшинчика, что принесла с собой. И требовательно протянула руку в мою сторону.